Ян попытался налить из фляжки коньяку. Прокопыч протестующе замахал рукой.
— А вот это сховай! У нас свои напитки, крестьянские. Дашка гонит чище слезы. И запаха, слышь, никакого. Что за траву ты в самогон добавляешь, а, Дарья?
— Секрет, — кокетливо улыбнулась женщина.
— Ось, бачь, як мене лихо из бабами, — перешел на "мову" Прокопыч — Не слухают, грубят.
— Будет вам, тато, чужому жалиться! Мы вас кохаем, печемся за вас, две такие крали!
Хозяин вздохнул, но потом улыбнулся Дарьиной шутке
— Думаешь, почему сам такой старый, а дети молодые? Перша семья в мене сгорела: жена, двое детишек…
— Тато, — затеребила его Галя, — будет вам, ще не пил, а в спомин вдарился!
— Хорошие они у меня: Даша — невестка, Галя — дочка. Обоих одинаково жалко. Молодые, кровь играет, а мужиков на войну позабирали.
Дарья смахнула слезу.
— И мы вас любимо. Колы так судьба зробыла! Не на кого нам больше надеяться.
— Все, хватит! — похлопала по столу Галя. — Незачем горевать, лучше пить да наливать. Вы не смотрите, Янек, что батя ведмедем глядится. Он у нас на хуторе — самый главный, грамотный. Голова. Кому справка нужна, документ — к нему идут. Печать доверили, как власти.
— Временной, — поднял палец старик. — Без документов сейчас никому нельзя. Выпьем лучше, чтоб мои сын и зять живыми вернулись, чтобы мы все дожили до мирной жизни, растили детей и внуков, сажали хлеб.
Они выпили, и Ян с жадностью набросился на еду. Он старался есть неспешно, как учила мать, тщательно жевать, но глотка не желала подчиняться правилам, а глотала, глотала. Юноша заметил, как Галина украдкой подкладывает ему куски и наблюдает, как быстро он их съедает. Он поперхнулся, а старик укоризненно посмотрел на дочь.
— Доня, зачем над хлопцем надсмехаешься? Ешь, Янек, не обращай внимания на эту пустуху.
Наконец Ян насытился. В голове у него шумело после Дарьиного самогона, но мысль, пришедшая во время застольного разговора, не отпускала его.
— Прокопыч, — поблагодарив за обед, обратился он к хозяину, — мне бы сказать тебе кое-что наедине.
— Выйдем на крылечко, побалакаем. Кисет с табачком только прихвачу.
Они присели на ступеньки крыльца, Ян посмотрел в серьезные, честные глаза старого крестьянина и решил ему открыться.
— Ты, батя, оружие собираешь, — начал он. — В армии служить мечтал. Наверно, военным завидовал. Боюсь, не по нутру тебе мое признание будет.
— Не переживай, сынку, — Прокопыч ловко скрутил "козью ножку" и закурил. — Кому судьба — воевать, а кому — и хлеб растить.
— Я был красноармейцем. Не думай, не сбежал! Разбили нас деникинцы. А так, может, до сих пор бы винтовку таскал. Но знаешь, не нравится мне в других стрелять. Воевать не нравится. Гимнастерку да шинель снял, рубаху твоего сына надел, веришь, дышать легче стало!