— Наташа! Наташа! Иди к нам, не бойся.
А она уже и не боялась и с удивлением чувствовала в себе этакий кураж, захватывающее дух ощущение того, что она ходит себе по краю пропасти и не падает!
Зато боялся за неё Вадим Зацепин.
Подразделение, желавшее пригласить того или иного артиста, высылало за ним либо тачанку, либо просто верховых, и поручик с горечью отмечал Ольгину всегдашнюю готовность отправиться с ними, её самообладание и независимость. Оказывается, она вовсе и не нуждалась в его защите, к чему Вадим подготовил себя с первой встречи. А махновцы испытывали к девушке смешанное с восторгом почтение и не собирались никому давать её в обиду.
Зацепин стал думать, что Ольга и не стремится к его обществу, и потому его чувства к ней попросту безнадежны. Это поручика очень удручало, но, так как он был человеком дела, то решил для себя при первой же возможности открыться княжне, которой вряд ли когда-нибудь придется пользоваться своим титулом.
А жизнь шла своим чередом. Как-то, после одного из выступлений, Вадима с Катериной пригласили на обед анархисты. Сам Лютый, один из подручных батьки Махно, сидел рядом за столом и, обнимая поручика за плечи, признавался:
— Дуже я вас, артистов, уважаю. Такое вы умеете, аж дух захватывает! От признайся, куда делся Васькин браунинг? Все видели, как ты положил его в ящик, а потом по стенке постучал, открыл — нема. Може, у тебя там зверек какой сидит обученный, какая-нибудь мышка?
— И куда же она все уносит?
— В ящике где-то дырка, а? И в столе такая ж, на который ты этот ящик ставишь. Угадал?
— Нет, не угадал. Просто, Сидор, я тебя тоже уважаю, но секрет открыть не могу. Это мой хлеб.
И добавил как бы про себя:
— Смешно сказать: ящик — мой кормилец!
— Тогда другой секрет открой. Твоя помощница — Катерина — тебе, скажу, не под стать. Она — баба справная, здоровая. Ты против неё хлипкий. И моложе глядишься.
— Здесь никакого секрета нет. Катерина действительно только моя ассистентка.
— Значит, она свободна?
— Думаю, нет. По крайней мере, я знаю её жениха. Они хотят пожениться в Мариуполе, там у Герасима — отец с матерью.
Лютый помрачнел.
— Герасим… Ваш борец, навроде?
— Борец.
Анархист помолчал и тяжело вздохнул.
— Этот ей пара. Супротив такого и мне не сдюжить.
Катерина, будто почувствовав, что говорят о ней, улыбнулась им через стол и показала глазами, мол, пора уходить. Вадим заторопился прощаться.
— Погодь, — Лютый положил ему на плечо тяжелую ладонь и скомандовал сидящему рядом молодому казачку. — Мешок неси!
И кивнул Катерине.
— А ты, девонька, садись сюда, разговор небольшой есть.