— Подумаешь! Неужели это стоит жизни?
— А если эта, твоя девушка, узнает, как ты с нею обошелся?
Алимгафар побледнел. Но потом пришедшая следом мысль успокоила его.
— Батя, она же цыганка! Она умная. У них в таборе совсем другие нравы! К чему делать из мухи слона?!
Батя замолчал. Сгорбился, как будто разом на его плечи взвалили неподъемную ношу, и медленно побрел к двери.
— Прощайте, посвященный! Желаю вам хорошо повеселиться!
Он вышел.
Сегодня зала, в которой должно было состояться действо, была задрапирована так, что для непосвященных могла показаться обычной спальней. Однако все, кто сидел в ложах, могли видеть каждую деталь зрелища. Сбоку от огромной, застеленной красным шелковым покрывалом кровати была даже небольшая оркестровая яма, в которой сейчас уже сидел флейтист.
Верховный маг специально устроил торжество в тот день, когда на два часа вокруг Аралхамада снимался пограничный заслон. Риска в том не было почти никакого. Вряд ли кто забредет сюда в темноте, а среди местных жителей весь этот район пользовался такой дурной славой, что уже давно никто к ним не совался.
Рабы внизу разводились по кельям, которые запирались, а ключи хранились у охранников. Одни из них собирались резаться в караулке в кости, другим маг разрешил посетить мастерские — при них были женские спальни тех самых бывших обитательниц Терема.
Словом, праздник объявлялся для всех, кроме самых ничтожных. Тех, кто ни для чего, кроме каторжного труда, не годился!
Из Аралхамада нельзя было уйти незамеченным и при снятом барьере: незаметные глазу проволочки тянулись поперек единственной ведущей из города тропинки, и всякий, кто по ней проходил, неизбежно цеплял хотя бы одну из них, та цепляла следующую, пока не касались сигнального колокола, который тотчас начинал звонить. Потому был спокоен сидящий в одной ложе с Рогнедой верховный маг, потому отдавались предчувствию одного из самых острых наслаждений, которое давало предстоящее зрелище, все посвященные Аралхамада.
Ритуал, который должен был свершиться, и ради которого собрались в ложах посвященные, за многие годы был разработан до мелочей.
Юноша и девушка одевались во все белое. На нем был короткий, до колен, греческий хитон, на ней — длинная туника; чтобы снять её, достаточно было потянуть за поясок и расстегнуть пряжку на левом плече. Эффект раздевания заключался в том, что юноша незаметно для глаз проделывал несложные манипуляции, и шелк легко соскальзывал с тела девушки, в момент его обнажая.
Флейтист заиграл что-то медленное, волнующее, и несколько секунд спустя появились главные участники ожидаемого зрелища.