***
Параллели между Кантором и Прохановым проходят повсюду – это два близких, хоть и различных художника-современника. Вот, например, угадайте, кому – Кантору или Проханову – принадлежит следующий пассаж:
"И в самом развращенном, уродливом городе мира, в Москве, продавшей и пропившей былое величие, смирившейся с ролью провинциальной потаскухи, в огромной, распаренной пьянками и банями столице – граждане усердно трудились над созданием Нового Порядка. Заполненный ворованными деньгами и проститутками, город, некогда славный своими жестокими красными комиссарами, юлил и пресмыкался, стараясь понравиться"?..
Чувствуется родство с Прохановым и в описании праздничного вояжа победителей. Но затянутая метафора "Теплохода Иосиф Бродский" сведена к короткой и точной главе у Кантора:
"Корабль "Аврора", легкий прогулочный катер, был арендован прогрессивной столичной интеллигенцией по случаю дня рождения министра культуры Аркадия Ситного. Проявив живую фантазию, прогрессисты выкрасили белый пароход в черный цвет и распорядились обить борта жестью – дабы придать полное сходство со злополучным крейсером. Над палубами выставили картонные трубы, из окон наружу – дула игрушечных пушек, а команде велели нарядиться революционными матросами. Плыть летом на обитом жестью корабле оказалось нестерпимо жарко, но стиль требовал жертв, тем более что на палубах было прохладно и революционные матросы разносили прохладительные напитки. Маршрут был выбран тоже не случайно – плыть решили по Беломорканалу – легендарным путем, тем самым, что когда-то торили узники ГУЛАГА, по которому некогда плыл корабль с деятелями культуры, призванными прославить рабский труд. Теперь же – не рабы Советской власти, не служащие партаппарата, не подчиненные указке вождя – а свободные прогрессивные люди плыли на "Авроре" по Беломорканалу, плыли свободно – с цыганами, с песнями, с водкой, плясали, шутили, пели – отмечали день рождения министра культуры Аркадия Ситного".
Но голос Кантора отличен и от голоса Проханова, и от голосов Пелевина и Сорокина. Кантор не стебается, он – единственный, как Толстой, говорит с читателем на уровне глаз, тем густым басом, который мы так часто слышим, перелистывая страницы "Войны и Мира" и "Воскресения". Кантор, за всеми шуточками и пародиями, бесконечно серьезен и не боится это показать.
Каратаев романа – это дядя Павла Рихтера, вокзальный грузчик Кузнецов, худой, жилистый человек невероятной силы, с тоской вспоминающий Сталина, а в новые времена работающий охранником в борделе. Это сильный, скульптурный образ, о котором школьники ещё напишут сочинения ("Александр Кузнецов как символ сопротивления русского человека в эпоху либерально-фашистского ига"). В одном из интервью Кантор назвал его одним из важнейших героев, не понятых и не замеченных интеллигентами-критиками.