– Идём! – Лицо армянина оцепенело свирепой и гадливой маской.
… Они взбирались по зыбким, осыпающимся уступам, цепляясь за кустарник. И Прохоров в паническом изнеможении ощутил: ещё две-три минуты такой гонки и он рухнет на камни замертво. Ашот стоял вверху. Прильнув к гранитной трёхметровой громадине, он запустил руку в расщелину за валуном по самое плечо. Что-то дёрнул на себя. Упершись в округлость глыбы плечом, надавил на камень, скользя по осыпи ногами. И Прохоров впитал в раздёрганность сознания непостижимое: валун с тяжёлым хрустом стал разворачиваться вокруг своей оси.
Ашот спустил на Прохорова сверху нетерпеливый шип:
– Ты можешь порезвее шевелить своим научным задом?
Он втащил соратника за руку на площадку рядом с собой. Протиснулся в разверзшийся проход, втянул Василия. Упёрся плечом в камень. Глыба встала на место.
Во тьме вёл Григорян Василия за собой, сворачивая в стороны круто и внезапно: вздымающийся маршрут в кромешном гроте был пройден им, скорей всего, не раз.
– Ашот…
– Стоять! Здесь ничего не трогай. Вопросы потом.
Чиркнула зажигалка, выхватив из тьмы искрящуюся, будто облитую глазурью стену. В неё впаялись два бронзовых старинных трёхсвечника. Ашот зажёг их. Они стояли под двухметровым, отблескивающим слюдяными блёстками, сводом. Стена с подсвечниками ощетинилась железно-коваными штырями. На них висели автомат, винтовка с оптикой, ракетница. И арбалет с колчаном, полным стрелами. Жирно маслилась на корпусах оружия смазка.
– Ашот, ты хочешь, чтобы у меня поехала крыша?
– Василий-джан, ты можешь рот не раскрывать минут пятнадцать? – спросил Григорян.
Он вламывался в предстоящее дело с неукротимой торопливостью. Шагах в пяти от них упиралась в потолок четырёхногая стремянка. Ашот снял арбалет, извлёк тряпицу из колчана. Снял смазку с дуги арбалета и приклада. Напрягшись, натянул тетиву. Уткнул оперённый задок стрелы в неё, шагнул к стремянке. Рядом с ней свисал с потолка трубчатый цилиндр с глазками окуляров и ручками.
– Можешь подглядывать, – кивнул на окуляры Ашот. Он поднимался по стремянке. Добравшись до верха, разогнулся, упёрся головой в свод грота. Свод продавился и разъялся щелью: брезент, окрашенный под камень, зиял прорехой. Ашот просунулся в неё по пояс, втащил за собой арбалет. Прохоров двинулся к свисавшему цилиндру – по виду перископу. И ощутил в руках помеху: брусок пчелиных сот истекал янтарным соком, пятнал лопух, сочился с него нитями на пол. Василий огляделся, пристроил лакомство в гранитной нише, выдолбленной в стене. Взялся за ручки перископа, прильнул глазами к окулярам. Навстречу взору скакнул величественный вздыбленный хаос камней и скал: граниты, гнейсы, острозубое рваньё базальта в щетине низкорослого кустарника – набрякло всё рубиновым окрасом позднего заката.