— Как понять Бенецианова? По-моему, нетрудно. Человек пережил себя, как ученого. Факт неприятный для каждого. Тем более для такой величины. Ведь он до войны был признанным главой местной школы геологов. С мнением его считались академики. Да и мы с вами учились по его книгам, не так ли? А теперь отстал… Наука идет вперед. А у него, видно, уже ни сил, ни здоровья. Однако привык человек к известности, к власти. Не у каждого хватает мужества признать свою немощь. Главное же — в него верят еще такие гиганты, как Греков. А мнение Грекова, сами понимаете…
— Н-да…
— К тому же, Бенецианов всю жизнь отдал классической геологии. Сжился с ней, убежден в ее непогрешимости. И так же точно, насколько мне известно, считают Греков, Ростов, Егоров. Этим в немалой степени и определяется единство «Негласного совета». Ну, а поскольку Бенецианов всегда был наиболее ревностным поклонником старой геологии, за ним, естественно, осталось нечто вроде лидерства. Отсюда и нетерпимость Бенецианова ко всему, что так или иначе подрывает основы классической геологии. Ничего другого он дать уже не может. Поддержка же Грекова и «Негласного совета» позволяет ему до сих пор оставаться у кормила факультета.
— Да, пожалуй. Но откуда это понятие — «классическая» геология, «чистая» геология? До сих пор я слышал о «чистом» искусстве, «чистом» опыте. Теперь еще и «чистая» геология. А сегодня мой аспирант Ларин вдруг заговорил о «чистой» минералогии…
Стенин вдруг рассмеялся:
— Так это вы, Юрий Дмитриевич, виноваты в появлении «чистых» наук.
— Я?!
— Ну да! Точнее, ваши работы. Вы, так сказать, «загрязнили» геологию физикой. Вот Бенецианов и ринулся защищать ее от физико-математической скверны, беречь ее девственную непорочность. Так появились «чистая» геология, «классическая» геология и тому подобное.
— Вот как! А не кажется ли вам, Алексей Константинович, что эта старая, «классическая» геология отжила свой век?
— Ну нет, Юрий Дмитриевич! Тут уж вы хватили через край. Возможности геологии далеко не исчерпаны. Но то, что она развивается черепашьими темпами, это, пожалуй, верно…
— Тогда почему это так?
— Причин много. И одна из них, если не самая основная, заключается, по-моему, вот в чем. Ведь что ни говори, а темп развития любой отрасли науки определяется теми требованиями, которые предъявляются к ней жизнью, обществом. Это и состояние экономики государства, и его международное положение, и уровень жизни населения.
— Но разве мало требований предъявлялось к геологии?
— Нет, не мало. И тем не менее все эти требования геология — я имею в виду практическую геологию — удовлетворяла очень быстро и, как правило, целиком и полностью. Возьмите первые годы Советской власти, когда встал вопрос об индустриализации страны. Понадобились топливо, сталь, железо. И наши геологи в короткий срок дали стране месторождения каменного угля и железных руд. Далее, начало развиваться отечественное машиностроение. Понадобились медь, свинец, никель, олово. И геологи опять-таки очень быстро дали богатейшие месторождения цветных металлов. А возьмите сорок пятый год, когда Америка оказалась монопольной обладательницей атомной бомбы. Тогда перед геологами была поставлена задача немедленно снабдить нашу атомную промышленность ураном. И они с честью справились и с этой задачей.