Джо пожелал знать,
что в нас за жилки такие, каких у него нет? Ли остановился на ступеньках и объяснил, что в виду имеется способность мило улыбаться, перерезая человеку глотку.
— Ты один из немногих лишенных этой способности, — растолковал ему Ли. — Гордись своим недостатком. И не позволяй свой невинности исчезнуть прежде срока.
— Чего? — спросил Джо и посмотрел на меня.
— Он хочет сказать, что лжец из тебя никудышный, Джоби, — объяснил я. — Таких осталось мало. И это почти так же почетно, как «ортодокс позитива».
— О! — сказал он тогда. — О! Что ж, ну раз так, — он выпятил грудь, — значит, буду гордиться.
— А если не гордиться, — прогундосил Ли, — то хотя бы поблагодарить, — и поплелся дальше по ступенькам, (Вив выходит с кухни, вытирает руки. Спрашивает, куда подевался Ли с градусником. Я указываю на лестницу… она идет за ним), оставив Джоби сиять и скалиться, как лягушка, возомнившая себя драконом.
К тому времени, как звонки прекратились, все были в постели, кроме меня и старика (Вив спускаться не спешит. Они там вдвоем. Слышу, как Ли читает ей эти бредовые стишки…); старик дремлет в кресле у камина и с каждым новым звонком подскакивает, как ошпаренный. (Она кричит вниз, что ложится в постель. Я говорю: о'кей, а Малой как? Уже в постели, отвечает, лежит бревном. Я говорю, о'кей, скоро подтянусь.) Наконец звонки достали Генри и он поковылял в свою комнату, оставив меня снимать пенки с трепа со всякими придурками, которые звонили сообщить мне, какая я заноза и зараза в теле общества, какой дурной пример для подрастающего поколения, и вся фигня. Постепенно звонки поредели, да и гусиные стаи тоже, и я закемарил. Наверно, я спал где-то час, как убитый, а следующее, что помню: стою перед телефоном в каком-то лунатизме, будто дубиной по башке огрели, или что-то вроде. И чувствую только, что пропотел насквозь от близости камина, глаза горят, в голове звон, и я сдергиваю телефон со стены.
Я не понимал, что меня разбудило и отчего в ушах звенит. Когда засыпаешь в необычном месте, где не думал спать, всегда время нужно, чтоб в себя прийти. Особенно если так тепло. Но было и еще кое-что. Похоже, мне кто-то звонил. И вот это по-настоящему мерзко. Но я не был уверен. До следующей ночи — не был по-настоящему уверен, то ли был тот разговор, то ли приснился он мне, то ли что еще.
Я отнес телефон на диванчик, сел, закрыл глаза (Наверху все горит свет.), пытаясь вспомнить, звонил ли мне кто и что же он говорил (Который час?), но слова кружили в голове, будто клочки газеты на ветру.