Она благосклонно приняла реплику.
— И со мной — тоже. Я и не знала, Ли… так чудесно.
— Я люблю тебя, Вив.
— Я не знала. Мне раньше снилось… — Ее пальцы взбежали по моим позвоночкам и остановились передохнуть на щеке. Но отвлекаться было нельзя:
— А ты меня любишь, Вив? — Я почувствовал, как замерло, затаилось дыхание за стеной; я слышал в дыре треск натянутой барабанной перепонки, изготовившейся к охоте на ее шепот.
— Я тоже люблю тебя, Ли.
— Возможно, сейчас момент неподобающий для таких признаний, но я не смогу обойтись без тебя, Вив. Я очень люблю тебя, и ты очень нужна мне.
— Не понимаю… — Она замолчала. — О чем ты просишь?
— Я прошу, зову тебя с собой. На Восток. Чтоб ты была рядом, чтоб я завершил учебу, до последнего курса. Нет. Больше: чтоб ты была рядом до последнего дня.
— Ли…
— Однажды ты сказала, что, возможно, я нуждаюсь не в Чем-то, а в Ком-то. Что ж, это ты, Вив. И я не знаю, как жить без тебя. Я серьезно.
— Ли… Но Хэнк… В смысле, я…
— Я знаю, как ты добра к Хэнку, — проворно перебил я. Я заехал слишком далеко, и ничего не оставалось, как давить на газ. — Но нуждается ли Хэнк в тебе? В смысле… О, Вив, он проживет и без тебя, и мы оба это знаем. Обойдется ведь?
— Полагаю, Хэнк, — задумчиво молвила она, — обойдется без кого угодно, если до этого дойдет.
— Вот именно! Он обойдется! А я нет. О, Вив, послушай, — в лихорадке я поднялся на колени в кровати. — Что держит нас? Не Хэнк: ты знаешь, что если попросишь развода — он не откажет. Он не станет удерживать тебя неволей!
— Да это я знаю, — все так же задумчиво, — он слишком гордый. Он отпустит меня…
— И он слишком сильный, чтоб его это поранило.
— Сложно сказать, что его ранит…
— О'кей, но даже если поранит — он ведь переживет? В силах ли ты вообразить такую боль, которой бы он не пережил? Он присвоил себе могущество всех суперменов мира, и верит в это. Но, Вив, послушай. Я болтаюсь над пропастью на веревке, и руки цепляются за самый кончик.
Ты стала узелком на этой веревке, узелком, за который можно ухватиться. И без этого узелка, Вив… я просто не знаю, богом клянусь, не знаю. Поехали со мной. Пожалуйста.
Какое-то время она лежала, смотрела на луну.
— Когда я была маленькой, — заговорила она после паузы, — я нашла веревочную куклу, индейскую куклу. И тогда я любила ее больше всех прочих своих кукол, потому что могла вообразить ее кем угодно, кем хотелось. — Лунный свет гладил ее лицо, просеянный сосновой лапой у окна. Она закрыла глаза, и из их уголков на разметанные по подушке волосы скатились две слезинки… — Теперь же я не знаю, что люблю. Я не знаю, где кончается то, что я себе вообразила, и начинается настоящее.