— Я тут последний раз был лет в пять или шесть, — сказал я, озираясь. — Прелестно, как всегда. Милая укромная обитель, чтоб, под предлогом ремонта, уединяться тут долгими дождливыми воскресными вечерами, потягивать чаек и читать Лавлейса [107].
— Или По, — сказала она. Мы оба говорили шепотом: есть такие помещения, где все и всегда шепчутся. Вив вытянула ножку, тронула резиновым мыском шелудивого плюшевого медвежонка, перевернула на спину. — Или «…Пуха».
Мы вполголоса засмеялись и принялись осторожно пробираться сквозь сумеречные завалы. Маленькие окошки в торцах длинной кособокой комнаты давали достаточно места и света для паучиной стройки и мушиного кладбища; оставшийся свет пробивался сквозь ущербные стеклышки и рассеивался, как сажа из дымохода, осыпаясь на зловещие нагромождения коробок, сундуков и кофров, упаковочных ящиков из неструганых досок и бюро с инкрустацией. У стены выстроились в ряд с дюжину огромных ящиков из-под апельсинов; они застыли в заботливом, праведном внимании, словно апостольское собрание в раю для параллелепипедов. Были и геометрические жители помельче габаритами, вроде младших призраков, более веселых и вольных форм, а попадались и случайные гости, вроде плюшевого медвежонка, убаюканного нежной подошвой Вив… пятьдесят лет всякого барахла, от трехколесных велосипедов до тамбуринов, от манекенов до граммофонов, и куклы, и клюшки, и книжки — закрома скаредного Санта-Клауса… ты теряешь время… и на всем — пыль и мышиный помет оптом.
— Конечно, — прошептал я, — одной книги и чашечки чая тут не хватит: полагаю, надо было захватить нож и дробовик, да еще и рацию, чтоб вызвать подкрепление в случае восстания.
— Рацию — непременно.
— Непременно.
Когда все будет кончено, сказал я себе, ты проклянешь себя за то, что столько времени потратил впустую…
— Ибо кое-кто из туземцев обеспокоен и даже мятежен. — Я ткнул набитую ватой сову — та отозвалась тонким писком и прямо из-под перьев произвела на свет маленькую мышку, юркнувшую за гирлянду китайских фонариков. — Видела? Настоящая революционерка! — Когда потом останешься один — примеришь на себя весь свой бранный лексикон, клеймя за то, что не использовал преимущества ситуации.
Вив пробралась к окну и замерла, вглядываясь сквозь паутину.
— Жаль, что здесь нет комнаты — в смысле, жилой комнаты… такой хороший вид. И гараж за рекой, и дорога, и все прочее.
— Чудесный вид.
Я стоял прямо за ней, так близко, что чуял влагу ее волос — вперед! попробуй! попытка не пытка! — но руки мои пребывали в карманах, кроткие и благовоспитанные. Между нами выросла стена протокола и пассивности — Вив не хотела ее ломать, а я не мог.