— Этот полис… где он может быть, по-твоему?
— Ой, в этом бардаке, — сказала она весело, — искать что-либо — та еще работенка. Давай так: ты начинай с этого края, а я — с другого, тебе навстречу. Полис в коробке из-под обуви, это я помню, но сюда частенько залазил старик Генри и все вверх дном переворачивал…
Я не успел придумать более душевный метод охоты: она уже двинулась вперед, продираясь через коробки и просветы меж ними, а я был вынужден покориться ее плану. Но ты же все равно можешь разговаривать с ней, идиот; давай, скажи ей что-нибудь о своих чувствах.
— Надеюсь… у тебя не было других дел?
— У меня? — с другого края. — Только посуду помыть… а что?
— Да ничего. Просто жаль было бы тащить тебя обшаривать чердак, отвлекая от важных дел.
— Но это я тебя затащила, Ли. Вернее, ты вызвался идти со мной, забыл?
Я не ответил. Мои глаза уже достаточно освоились с полумраком, чтоб заприметить тропинку меж стропил, средь пыли и хлама, в уголок, где плотность паутины была значительно поменьше. Я проследовал по этой тропинке к бюро со сдвижным верхом. Воспользовался мобильностью крышки и нашел ту обувную коробку, что искал. Нашел — в коллекционном собрании столь трогательного барахла, что я бы разразился хохотом, если б смех не застрял в горле рыбьей костью.
Я собирался пошутить насчет моей находки. Думал подозвать Вив — но был безголос, точно во сне, и вновь на меня нахлынуло оглушительное попурри возбуждения, трепета, ярости и вины, кое впервые я услышал, когда приложился глазом к дырочке в стене и, затаив дыхание, шпионил за той жизнью, что моею не была. И снова был я соглядатаем. За тем лишь исключеньем, что теперь та жизнь пред мной стояла обнаженной куда боле и куда больней, нежели виденье тела белого и стройного, которое на матери моей со стоном и ворчаньем колыхалось в свете ночника давным-давно…
В бюро передо мной был тщательно подобранный бардак… из приглашений на танцульки в старшей школе, с приколотыми ржавыми и хрупкими гвоздиками… почетных грамот, наградных сертификатов… ошейников собачьих, шарфиков пушистых, купюр однобаксовых с датами чернильными поверх тисненых лиц: Рождество 1933 Джон, День Рождения 35 Дедушки Стэмпера, День Рождения 36 Дедушки Стэмпера, Рождество 36 Дедушки Стэмпера — все свалено в лоток из булочной с выжженной по дереву надписью: «Не богом Единым!» Была там невзрачная коллекция марок и коллекция раковин, драгоценных, как бриллианты на прилавке ювелира… и флажок с присоскою, и расклинок, рождественских открыток пачки, стопка семидесятивосьмерок Гленна Миллера