Кто, кто в этом паршивом мире
мог?..» — он вспоминает об открытке, оставшейся у порога.
(…облака шествуют по небу. Бармен продолжает разливать. Музыкальный аппарат булькает. А вся оскорбленная кубатура дома заполняется негодованием Хэнка: «…базар не о том, черт возьми, добавит ли нам популярности в городе, если мы прогнемся под „ТЛВ“… а о том, где взять людей? — Он замолкает, обводит взглядом лица. — Итак… у кого какие соображения? Или, может, есть охотники пахать сверхурочно?» После недолгого молчания Джо Бен отправляет в рот горсть семечек и поднимает руку. «Я однозначно не рвусь в герои труда, — говорит он, пережевывая, а затем сплевывая лузгу в ладонь, — но, пожалуй, у меня есть одно предложеньице…»)
Открытка валялась на нижней ступеньке — трехпенсовая почтовая открытка. Писали толстым черным карандашом. И одна строчка — вдруг кажется все чернее и чернее, больше и больше, затмевая все прочее послание.
«Наверно, ты уже подрос достаточно, Малой!»
Поначалу я не поверил своим глазам. Но эта рука все сжимала колено, а эта волынка стенала в груди, покуда не прорвалась безрадостным смехом, таким же неуемным и незваным, как недавний приступ бесскорбного рыданья. «Из дома… О господи, весточка от родственничков!» — и наконец меня ткнули носом в факт их существования.
Я вернулся к скучающей машине, сел, чтобы прочесть открытку, борясь со своими смеховыми спазмами, мешавшими разобрать текст. Там стояла подпись дяди Джо Бена, но и без нее, даже невзирая на веселье, я сразу понял, что этот сбивчивый почерк дошкольника не мог принадлежать никому иному, кроме Джо. «Конечно. Рука дяди Джо. Вне всяких сомнений». Но внизу была дописка — жестче, увереннее — она-то и приковала мой взор, и то был не дядюшка Джо, нет: голос братца Хэнка звучал в моей голове, пока я читал.
«Лиланд. Старика Генри угораздило поломаться — от него теперь мало проку — и нам нужен кто-то — но только Стэмпер — чтоб отделаться от профсоюза — деньгами не обидим если думаешь что потянешь… — А дальше — другим почерком, будто кинжалом: — Наверно, ты уже подрос достаточно — и т. д. — А еще ниже, под этим бескомпромиссным диагнозом, начертанным огромными, заглавными буквами — в этом есть нечто очень символичное: воззвание старшего брата заглавными буквами — приписка, изображающая потуги на сердечность: — Пост и скриптум. Ты еще даже не видел мою жену Вивиан малой. Теперь у тебя вроде как есть сестренка».
Наверное, эта последняя строка и разрушила чары. Мысль о том, что мой брат теперь женатик, показалась мне до того нелепой, по-настоящему юмористичной, что вызвала уже искренний смех, и презрение вернуло мужество. «Во как! — фыркнул я и швырнул открытку на заднее сиденье, прямо в зубы призраку прошлого, что ухмылялся из-под своей лесоповальной каски. — Я знаю, кто ты: не что иное, как продукт несварения моего желудка. Кочерыжка, скукожившаяся в моем холодильнике. Недоваренная картошка, съеденная за ужином. Дешевка! В тебе больше силоса, чем силы!»