- Не шуми... угомонись. Чего орешь без толку? - Пьяная ты... смотри!
Почти всегда этого было достаточно, и очень редко Ваське приходилось уводить девицу из зала.
Никогда никто из девиц не слыхал от Васьки ни одного ласкового слова, хотя многие из них были его наложницами.
Он брал их себе просто: нравилась ему почему-либо та или эта, и он говорил ей:
- Я к тебе сегодня ночевать приду...
Затем он ходил к ней некоторое время и переставал ходить, не говоря ей ни слова.
- Ну и черт! - отзывались о нем девицы. - Совсем деревянный какой-то...
В своем заведении он жил по очереди почти со всеми девицами, жил и с Аксиньей. И именно во время своей связи с ней он ее однажды жестоко выпорол.
Здоровая и ленивая, она очень любила спать и часто засыпала в зале, несмотря на шум, наполнявший ее. Сидя где-нибудь в углу, она вдруг переставала "завлекать гостя" своими глупыми глазами, они неподвижно останавливались на каком-нибудь предмете, потом веки медленно опускались и закрывали их, и нижняя губа ее отвисала, обнажая крупные, белые зубы. Раздавался сладкий храп, вызывая громкий смех подруг и гостей, но смех не будил Аксинью.
С ней часто случалось это; хозяйка крепко ругала ее, била по щекам, но побои не спугивали сна - поплачет после них Аксинья и снова спит.
И вот за дело взялся Васька.
Однажды, когда девица заснула, сидя на диване рядом с пьяным гостем, тоже дремавшим, Васька подошел к ней и, молча взяв за руку, повел ее за собой.
- Неужто бить будешь? - спросила его Аксинья.
- Надо... - сказал Васька.
Когда они пришли в кухню, он велел ей раздеться.
- Ты хоть не больно уж... - попросила его Аксинья,
- Ну, ну...
Она осталась в одной рубашке.
- Снимай! - скомандовал Васька.
- Экой ты озорник! - вздохнула девушка и спустила с себя рубашку.
Васька хлестнул ее ремнем по плечам.
- Иди на двор!
- Что ты? Чай, теперь зима... холодно мне будет...
- Ладно! Разве ты можешь чувствовать?..
Он вытолкнул ее в дверь кухни, провел, подхлестывая ремнем, по сеням и на дворе приказал ей лечь на бугор снега.
- Вася... что ты?
- Ну, ну!
И толкнув ее лицом в снег, он втиснул в него ее голову для того, чтобы не было слышно ее криков, и долго хлестал ее ремнем, приговаривая:
- Не дрыхни, не дрыхни, не дрыхни...
Когда же он отпустил ее, она, дрожащая от холода и боли, сквозь слезы и рыдания сказала ему:
- Погоди, Васька! Придет твое время... и ты заплачешь! Есть Бог, Васька!
- Поговори! - спокойно сказал он. - Засни-ка в зале еще раз! Я тебя тогда выведу на двор, выпорю и водой обливать буду..."