Приемы наказаний не ограничивались только этими, нет - Васька был неисчерпаемо разнообразен, и его изощренность в деле истязания девиц возвышалась до творчества.
Например: в одном из заведений девица Вера Коптева была заподозрена гостем в краже у него пяти тысяч рублей. Гость этот, сибирский купец, заявил полиции, что он был в комнате Веры с нею и ее подругой Сарой Шерман; последняя, посидев с ним около часу, ушла, а с Верой он оставался всю ночь и ушел от нее пьяный.
Делу дан был законный ход; долго тянулось следствие, обе обвиняемые были подвергнуты предварительному заключению, судились и, по недостатку улик, были оправданы.
Возвратясь после суда к своей хозяйке, подруги снова попали под следствие; хозяйка была уверена, что кража- дело их рук, и желала получить от них свою долю.
Варе удалось доказать, что она не при чем в этой краже; тогда хозяйка ревностно принялась за Веру Контеву. Она заперла ее в баню и там кормила соленой икрой, но, несмотря на это и многое другое, девица не созналась, где спрятала деньги. Пришлось прибегнуть к помощи Васьки.
Ему было обещано сто рублей, если он допытается, где деньги.
И вот однажды ночью, в баню, где сидела Вера, мучимая жаждой, страхом и тьмой, явился дьявол.
Он был в черной лохматой шерсти, а от шерсти его исходил запах фосфора и голубоватый светящийся дым. Две огненные искры сверкали у него вместо глаз. Он стал перед девушкой и страшным голосом спросил ее:
- Где деньги?
Она сошла с ума от ужаса.
Это было зимой. Поутру другого дня ее, босую и в одной рубашке, вели из бани в дом по глубокому снегу, она же тихонько смеялась и говорила счастливым голосом:
- Завтра я с мамой опять пойду к обедне... опять пойду... опять пойду к обедне...
Когда Сара Шерман увидала ее такой, она тихо и растерянно объявила при всех:
- А ведь деньги-то украла я...
Разумеется, больше всего скопилось страха пред Васькой и ненависти к нему у девиц того дома, где он был "вышибалой". В пьяном виде девицы на скрывали этих чувств и громко жаловались гостям на Ваську; но, так как гости приходили к ним не затем, чтоб защитить их, жалобы не имели смысла и последствий. В тех же случаях, когда они возвышались до истерического крика и рыданий и Васька слышал их, - его огненная голова показывалась в дверях зала и равнодушный, деревянный голос говорил:
- Эй ты, не дури...
- Палач! Изверг!.. - кричала девица. - Как ты смеешь уродовать меня? Посмотрите, господин, как он меня расписал плетью... - и девица делала попытку сорвать с себя лиф...
Тогда Васька подходил к ней, брал ее за руку и, не изменяя голоса, что было особенно страшно, - уговаривал ее: