— Мой, — говорит Евгения.
— На вид — вполне приличный.
— Эй, вы там, наверху, — останавливает она разбушевавшихся друзей. — Не напугайте человека!
— Если наш человек — бояться не будет. А испугается… Женька, зачем тебе боязливый?
Тут заходит хозяин квартиры.
— Разрешите доложить, пан майор, — обращается он к Сергею. — Кони в стойлах, уздечки на гвоздике.
— Как стоишь? — изгаляется Сергей. — Почему одет не по форме? Застегнуться! Оправиться… Тьфу, кажется, это не та команда. Вольно!
— Все за стол, живо! — включается в общий балдеж Нина. — С такой раскачкой мы сегодня и до горячего не дойдем.
— Не дойдем, так доползем! — говорит Толян, и гости с шумом рассаживаются за столом. — Мальчик-девочка, мальчик-девочка…
Это Толян строго следит за тем, чтобы женщины и мужчины сидели за столом, как положено.
— Нет-нет, уйди, Лопухина! — оттаскивает он Евгению, пытающуюся под шумок усесться рядом с Машей.
Так он всех пересаживает и тасует, что в конце концов по левую руку от него оказывается Нина, а по правую — Евгения, справа от которой Виталий, а рядом с ним — Маша…
Пока за столом галдят и гости тянутся за закусками, Аристов, якобы желая поухаживать за Евгенией, ссыпает ей в тарелку соленые польские грибы, которые она терпеть не может, и спрашивает, почти не шевеля губами:
— Опять замуж собралась?
— Что значит — опять!? — возмущается она.
— Опять — значит снова. У тебя уже был один… Алексей! И где он?
— Не твое дело!
— Вах, зачем грубишь? — говорит он с нарочитым грузинским акцентом. — Если ты сердишься, значит ты не права!
— Отлезь, Аристов! — сквозь зубы цедит она. — Вспомни о юбилее жены. Тебе положено в начале тост говорить!
Когда в первом "антракте" гости выходят из-за стола, а Лена подхватывается, чтобы помочь Нине принести горячие закуски, Евгения прорывается к Маше.
Маша — в красном платье. Одной этой фразой можно было бы обозначить её новую суть — Маша в красном платье!
Красный цвет — символ. Прежде, за много лет знакомства, Евгения не видела на ней ничего красного. Обычно это были тона приглушённые — серые, коричневые, тёмно-зелёные. Они не то чтобы делали Машу старше, а как бы обезличивали её. Даже её серые глаза на этом фоне казались тусклыми.
Теперь же они сияют. Вряд ли это просто отблеск ткани. Скорее, ткань высвечивает идущее из её глубины сияние. И помада у неё не бледно-розовая, как обычно, а коралловая. Обнаружилось вдруг, что губы у Маши красивой формы. Зовущие. Почему раньше при взгляде на её лицо не замечались губы?
— Маш, — зачем-то подходит к ней Сергей.
— Я разговариваю с Женей, потом, — отмахивается она; в её голосе нет раздражения — так, равнодушие и мимолётная досада.