— Почему-то мы никогда не успеваем сказать друг другу всего, чего хотим…
— Может, потому, что слова для нас — не главное?
— Это так, — соглашается он, — но наша с тобой психика после всевозможных жизненных потрясений не совсем здорова. Мы — чересчур впечатлительны, чересчур мнительны и боимся доверять самим себе.
— Я тоже всегда от этого мучаюсь, — грустно кивает Евгения.
— Вот видишь! А слово, сказанное наспех, на бегу, может неверно и истолковываться.
— Для серьезного разговора мне, пожалуй, тоже лучше встать.
— Нет, ты лежи, а я буду сидеть. Если я подвинусь хоть чуточку поближе, то опять не успею сказать тебе всего.
— Давай, поговорим, — Евгения садится и кладет подушку под спину. — Расстояние между нами осталось то же, но разговаривать мы сможем на одном уровне!
Аристов невольно скользит взглядом по кокетливому вырезу ночнушки, а Евгения будто невзначай прикрывается одеялом.
— Ты обиделась на меня тогда, помнишь, когда я сдуру начал говорить, что не дам Нине развода.
— После того, что между нами было, я восприняла это, как оскорбление.
— Прости! — он на секунду подносит её пальцы к своим губам. — Тогда ты меня не дослушала, я вовсе не это хотел сказать. Точнее, не только это… Я не оправдываюсь, а только хочу объяснить. Двадцать лет я прожил с женщиной, которая добросовестно старалась быть мне хорошей женой. А я, неблагодарный, все хотел от неё чего-то другого, чего она так и не смогла понять! Нина хороший человек, но однолюб. Она так и не смогла полюбить меня, а семья без любви — это союз двух ремесленников. У них есть свои обязанности, свое место в жизни друг друга, но и только. Человека, который не хочет этого понять, супруга может просто возненавидеть! Я сам во всем виноват. Не мог понять, что сердцу не прикажешь! Я ждал благодарности, ведь с моей стороны женитьба на ней была жертвой! Так, я думал, как будто люди — шахматные фигуры, которые можно расставлять на доске по собственному усмотрению!
Он потер переносицу, вздохнул и произнес:
— А тут ещё вернулся Роман. Мне казалось, он не стоит и мизинца на моей ноге, а Нина бросилась ему навстречу, забыв о подлости по отношению к ней. Я точно знаю, у него просто разгорелись глаза. Он сам, с женой и двумя дочерьми, до сих пор живет в коммуналке, а тут — полная чаша, взрослый сын и женщина, которая его обожествляет. Отдать все, чего я добился своим горбом в руки негодяя и женщины, не помнящей добра? Во мне боролись два человека: один — крестьянин, который не хотел отдавать нажитого в чужие руки, а другой — человек, перед которым открывалась другая жизнь. Надо было просто решиться и бросить все. Начать жизнь сначала! Там — риск, тревога, беспокойство, здесь — привычный уют, налаженный быт… Все мы бываем трусливыми.