– Чего приуныл, сокол ясный с мордой красной? – весело раздался неунывающий голос моего денщика. – Поднимайся-ка, ваше благородие, Василий Дмитриевич кличет!
– Виделись, – сухо ответил я. – И уже обо всём побеседовали, я полон впечатлений, добавки не надо, и так даже на соломе сидеть больно…
– Да уж так Господь судил – солнцу сиять, облакам летать, птицам петь, а казаку терпеть!
– Спасибо, утешил. То есть все претензии за сегодняшнюю порку в письменном виде самому Господу, так, что ли?!
– Ну извиняй, хлопчик, – наконец снизошёл денщик. – Я ж не ведал, что генерал на тебя так неровно дышит. Однако всё, отпустило его, выкричался уже, пойдём, видать, и вправду служба ждёт.
Я тяжело вздохнул, но встал. Служба есть служба, от неё у нас прятаться не принято, остальные казаки не поймут. А человек при всей своей индивидуальности существо стадное, мне без полка тоже никак, значит, надо идти…
Прохор на всякий случай контролировал (конвоировал) меня на шаг позади, чтоб не сбежал. Нёс всякую пургу, пересказывая в своей манере последние деревенские новости. В моей ответной реакции он не нуждался, ему доставляло явное удовольствие слушать самого себя. Счастливый же человек, всему умеет радоваться…
– А дядя ваш бровями грозен, кулаками серьёзен, как встал на крыльцо да побагровел лицом – кто близко стояли, так и отпали, а кто далеко сидели, головой поседели! Ну дык бабы-дуры, никакой культуры, орут на генерала, трясут чем попало, а он ить в тех годах, когда и рад бы, да не ах… Вот пришлось ему каждую третью вразумлять плетью! А кто и рады, им того и надо…
Вот в этом он весь. Вроде бы уже пожилой человек, в отцы мне годится, но при этом сочиняет скабрёзности на каждом шагу без стыда и совести. Ему оно дико нравится, меня ничем не раздражает, а если кого из местных что не устраивает, пусть рискнут сказать ему в лицо. Наш полк здесь ещё с месяц смело квартирует, все верхами, все при саблях и с пушками, друг за дружку стоять умеют, так что и у сельских особо лезть с комментариями – дураков нет, тоже соображают…
Дядя ждал меня в горнице, полулёжа на всё той же оттоманке и с задумчивым видом поигрывая подаренной самим государем императором золотой табакеркой. Меня он встретил вполне приветливо, словно не гонял нагайкой какой-нибудь час назад.
– Иловайский? Заходи давай, чего в дверях мнёшься. Дело до тебя имеется…
Я молча прошёл на середину комнаты, козырнул и выпрямился в ожидании начальственных распоряжений. Ну и прикидывая на всякий пожарный пути возможного отступления, хоть через то же окно.