– Прошу прощения. – Монгол без приглашения уселся на единственный свободный стул. – Моя фамилия Сиротин.
– Сиротин? – Следователь нахмурил сократовский лоб, белесые брови сошлись на переносице в тщетной и неискренней попытке вспомнить, кто же такой, этот самый Сиротин, и что он делает в святая святых прокуратуры.
– Вы мне сегодня звонили. – Монгол растянул губы в вежливой улыбке и изобразил на лице внимание.
Не подвела интуиция, следователь Горейко во плоти оказался еще неприятнее, чем его голос. Монгол таких типчиков на дух не переносил. Следователь Горейко был, что называется, из молодых да ранних. На вид лет двадцати пяти – тридцати. Салага, одним словом, но гонору… гонору хватит на троих. Щегольской костюмчик, щегольские же очочки в позолоченной оправе, вполне грамотно подобранный галстук, не из самых дорогих, но и не на рынке купленный, редкие, но старательно уложенные волосы и аккуратные усики. Усики не понравились Монголу особенно. Скорее всего, парнишка отпустил их для солидности, но просчитался: усики делали его похожим на второсортного жигало.
– А, Сиротин?! Который свидетель по делу об убийстве в больнице. – Следователь сгреб с пола разлетевшиеся документы, смерил Монгола взглядом, красноречиво говорящим о том, что в качестве подозреваемого тот представлял бы для следствия гораздо больший интерес.
– Не понимаю, о чем вы.
– Не понимаете? – Горейко сокрушенно покачал головой. – Ну как же так, господин Сиротин?! Вот же в материалах дела черным по белому написано, – он вынул из пластиковой папки листок бумаги и ткнул в него пальцем, – что, со слов свидетеля Алейникова Валентина Ивановича, вчера утром вы звонили ему на мобильный телефон, чтобы сообщить, что в вашей квартире находится некая сумасшедшая особа, подозреваемая в жестоком убийстве, и просили вызвать группу немедленного реагирования.
Монгол невольно поморщился. Никакую группу немедленного реагирования он к себе не зазывал. Это уж Франкенштейн сам без него постарался. Ну да ладно…
– Что, вспомнили, Александр Владимирович? – Следователь Горейко поправил и без того идеальный узел галстука и придвинул к Монголу папочку со свидетельскими показаниями. – Или после вчерашнего, хм… инцидента некоторые события стерлись из вашей памяти?
И все-то он знает, все-то понимает…
– Почему же? Кое-какие события свежи до сих пор. – А почерк у Франкенштейна корявый, как у всех медиков. И как только товарищ следователь умудрился что-либо разобрать в этой абракадабре?
– Так, может, напишете все обстоятельно? – Горейко выложил на стол чистый лист бумаги и шариковую ручку с обгрызенным колпачком.