— Надо изолировать Ежова и произвести обыск, — сказал Шагалов.
— Пока непосредственно против Ежова улик мало, и прокурор не даст санкции на арест. Кроме того, наблюдение за Ежовым может вывести нас на старика.
— Пахан или старик? Вы называете его по-разному.
— По тем скудным сведениям, которыми мы располагаем, — это старик. Тарасов называл его паханом, что значит «отец». А когда я строил версию расследования, то условно называл его «Маклером».
— Давайте остановимся на одном, пусть будет «Маклером». Вы рассказали правдоподобную историю убийства Тарасова и последующие действия «Маклера», но это ни на шаг не приблизило нас к его раскрытию. Почти неделю мы ведем наблюдение за Авдеевым, пока впустую. Приехал капитан Гаев — опознание ничего не дало… Продавщица из пивного ларька и женщина со станции Зеленая Падь никого не опознали.
— Где капитан Гаев? — спросил я.
— Он уехал в гостиницу, а Лунев у вас в кабинете.
— Завтра я поеду к живописцам…
— Вы достаточно подготовлены?
— Впереди еще ночь. Хорошо, Владимир Иванович, мы все оговорим позже.
Лунев слушал звукозапись Тарасова. Я молча поздоровался и, чтобы не мешать ему, взял рапорт по наблюдению за Авдеевым, просмотрел — ничего нового.
Я отпустил Лунева, а сам поехал к Любе.
Прояснилось небо. На солнце сверкали капли, падающие с крыш и деревьев. Машины поднимали веера брызг. Босые мальчишки, задрав штаны, бежали по обочинам навстречу бурным потокам. Словом, город выполз из ненастья и засверкал свежими красками. Только у меня по-прежнему на душе было скверно. Ехал я с каким-то дурным предчувствием. Лунев сказал, что на завод Цветаева не пошла, а Маришка в яслях.
Я застал Любу за работой, она гладила мужские брюки, была молчалива и сосредоточенна. Когда я вошел и поздоровался, она бросила на меня вопросительный взгляд и снова взялась за утюг. Впервые я видел ее с распущенными волосами, такую домашнюю, простую.
Она послюнила палец, попробовала, видимо, остывший утюг, вышла на кухню и вскоре вернулась. Скрестив руки на груди, Люба долго смотрела в окно и сказала как-то отсутствующе:
— Глажу Вадиму брюки, чтобы было в чем хоронить… — Затем резко повернулась ко мне: — Вы зачем пришли?
— Понимаю, что вам горько, но…
— Не нужно мне ваше сочувствие! Если бы не вы, Вадька жил бы!.. Был бы отцом Маришки! — Она опустилась на стул, положила голову на руки и разрыдалась.
— Люба, я пришел к вам по делу…
— Говорите. — Длинные пряди ее волос упали на лоб, но глаза были закрыты, и на сомкнутых ресницах дрожали слезы.
— В верхнем кармане Вадима был платок…