Рев повис над толпой, как густой туман.
– Я против войны, – сказал Менестей. – Ни один человек в здравом рассудке не станет ратовать за войну, это отвратительное чудовище, плодящее пожары, слезы и смерть. Но есть война и война. Найдется ли хоть один человек, что при нападении врага покинет сограждан и спрячется в хлеву? Нет таких? Вот видите, афиняне: когда нападает враг, в бой идут все. Мне могут возразить, что на границах Аттики не маячат чужие войска. Так оно и обстоит – пока что. Но будет ли так продолжаться вечно? Отнюдь не уверен. Вспомните – разве на нас не обрушивались, не сжигали Афин спартанцы Тиндарея? Разве не вынашивали против нас черных замыслов кентавры? Лишь случай спас нас от их вторжения, вернее, великий Геракл, почти под корень истребивший это подлое племя. Но разве не плетут против нас заговоров злокозненные соседи и сегодня? И вот я призываю вас, афиняне: вооружайтесь во имя мира! Наши враги твердят, что мы слабы, что мы юны, что мы провинциалы? Отлично, мы покажем, что армия юных выскочек из провинции не уступит войскам замшелых Микен. Мы вколотим это в голову соседям нашими мечами!
И снова рев, и молодчики с гарпиями на медных бляхах вскидывают руки.
– Я ничего не имею против царя Тезея, – продолжал Менестей. – Он, безусловно, заслуживает уважения – герой войны с амазонками, победитель Минотавра и Прокруста, человек, создавший из жалкого селения вокруг жертвенника наши великолепные Афины. Но не устал ли наш царь от государственных забот и дел? Не постарел ли он? Не утратил ли разум и волю к деяниям, прославляющим Афины? В Троянской войне мы не участвовали, ограничившись посылкой одного корабля, что не прибавило нам чести и уважения. Разве хорошо, что одиннадцатый год на берегу гниет корабль, на котором когда-то вернулись из-под Трои наши храбрецы? Разве хорошо, что давно уже из наших оружейных мастерских не выходят новые боевые колесницы, доспехи для гоплитов и мечи? При всем моем уважении к царю Тезею, при всех его достоинствах и былых подвигах, не могу не сказать: его время прошло! Наступило время других, с горячей кровью и юной дерзостью. Да здравствует Великая Эллада и ее столица – Афины!
Засвистели флейты, и Менестей, спустившись по ступеням, пошел сквозь толпу, бурлившую вокруг него тяжело и густо, как смола в котле, и уже раздались первые крики придавленных. Стражники, кое-где торчавшие на площади, растерянно переминались с ноги на ногу, не в силах сообразить, как в такой ситуации поступать.
– Как видишь, все предельно просто, – сказал Майону Гомер. – Сначала нужно доказать, что мир вокруг насквозь изъеден недугом, а затем убедить, что ты оказался единственным, способным исцелить все немочи. Убедить, что только ты можешь открыть людям истину, и только они под твоим руководством перевернут мир.