– Может быть, Тезею не захочется об этом вспоминать?
– Не думаю, – сказал Гомер. – У него было достаточно много женщин, чтобы грустить о той полудевочке, и слишком много он славных дел совершил, чтобы стыдиться юношеского безрассудства.
– Так, – сказал Майон. – Выходит, Елену похищали дважды. Первый раз это привело к войне Спарты и Афин, второй – к Троянской войне. Почему же нам прожужжали уши о втором похищении и долго молчали о первом? Если самому Тезею было безразлично, знают об этом или нет...
– Ну, это не самый интересный вопрос, – сказал Гомер. – Есть другие. Например: почему Тезей всего лишь год спустя, когда Елену решили выдать замуж, не поехал в Спарту следом за многочисленными претендентами на ее руку? Коли уж он был влюблен? А он, как мы знаем, умел любить по-настоящему... Почему Тезей не участвовал в Троянской войне? Где носит Одиссея все эти годы, если он, как утверждают некоторые, все еще жив?
– При чем здесь Одиссей?
– При том, что во всей этой истории множество темных мест, – сказал Гомер. – И самая темная сторона дела – почему в Троянской войне, согласно официальной историографии, подготовленной в немалой степени и Гераклом, не участвовал ни один из многочисленных Гераклидов? За исключением разбойника и выродка, от которого все отступились... Я ведь и сам интересуюсь Троей, Майон. И я могу прозакладывать голову, что существует какая-то тайна, в немалой степени связанная со смертью Геракла. А может, и со смертью братьев Елены Кастора и Полидевка.
– Я об этом никогда не думал, – сказал Майон.
– А впрочем, нас это и не касается. – Он вновь стал похож на лениво подставившую брюхо солнцу пантеру. – Распутывать нынешние интриги – дело сыщиков, прошлые – дело ученых. У нас другие задачи – слушать, видеть, рассказывать о том, что было... а может, и о том, чего не было... Ты не идешь к Назеру? Тогда – до встречи.
Майон смотрел ему вслед. Вот он ловко обогнул нищих, дравшихся вокруг рассыпанных пирожков, раскланялся с кем-то из знакомых. Скрылся за поворотом. И снова возникло ощущение холодной тени на теплых потрескавшихся камнях.
«Видимо, все дело в том, что мы взрослеем, – подумал Майон. – Мы вступили в пору зрелости, наши деяния и поступки приобретают все большие значения и ответственность, и поневоле нас разносит в стороны, словно случайно встретившиеся в море корабли, и нет уже места былым играм на морском берегу, мальчишеским стремлениям к тому, чтобы все в мире было ясно и просто. Мы учимся сложности. Но почему же нас разносит в стороны? И допустимо ли, ссылаясь на сложность жизни, узаконить некое необходимое соотношение правды и лжи?»