Первой частью чуда было то, что над головой стало тихо. Экипаж понял это только после того, как командир запросил пеленг и получил ответ:
— Противник не двигается.
— Но я слышу шум винтов, — ответил командир.
— Да, господин капитан-лейтенант, но пеленг не изменился.
— Не может же он стоять на месте с включенными двигателями, — заявил Ланген.
— Прекрасно может, — возразил командир, — вы об этом ничего не знаете.
— Одно из двух — либо эти парни нас достанут, — послышалось дребезжание Петерсена, — либо не достанут вообще.
— Если бы давали медали за шутки, вы бы непременно получили, — съязвил Лютке.
— Благодарю вас, господин капитан-лейтенант.
Когда лодка поднялась до глубины 20 морских саженей, стало понятно, куда делся противник. Лодка раскачивалась — слабо, на первый взгляд почти незаметно.
Командир спросил инженера-механика:
— Ланген, вы ничего не чувствуете?
На глубине 27 метров — это заметили все — лодка медленно раскачивалась из стороны в сторону.
— Больше не поднимайтесь. Постарайтесь удержать лодку на этой глубине. Может быть, там шторм. Когда стемнеет, всплывем.
— Слушаюсь, господин капитан-лейтенант.
Атмосфера в лодке неуловимо изменилась, но никто не мог понять, как это произошло. Казалось, люди снова вернулись к жизни, сбросив застывшие маски и обретя надежду. Безо всякой команды моряки собрали с пола консервные банки и поставили их на полки в шкафах. Тайхман запер их и отдал ключи старшему квартирмейстеру.
Ланген пытался удерживать лодку на одной глубине с помощью помп, и это ему удавалось. В течение последующих двух часов лодка опускалась не глубже 16 морских саженей, в то время как на нее было сброшено всего двадцать семь глубинных бомб. Некоторые из них упали довольно далеко.
Потом в течение 35 минут ничего не происходило, за исключением того, что луч гидролокатора время от времени касался борта лодки, словно желая убедиться, что она все еще здесь. Подождав еще полчаса, Лютке поднялся до перископной глубины.
Шторм мотал и качал их, но инженер-механик удерживал лодку на нужной глубине, перемещая людей из отсека в отсек. Командир взглянул в перископ и пробормотал:
— Там темная ночь. — Он осмотрелся и сказал: — Они все еще здесь, но лежат в дрейфе. Всплываем.
Когда моряки первой вахты поднялись на мостик и их глаза привыкли к темноте, они увидели метрах в 300 лежавший в дрейфе эсминец. Он становился виден только тогда, когда поднимался на гребень волны. В такую погоду тонкий эсминец был не пригоден для маневров — ему нужно было следить за тем, чтобы самому не опрокинуться.