— У нас больше нет фонарей, — раздался голос из угла; он принадлежал торпедисту.
Тайхман подошел к нему, забрал у него фонарик и вернулся к радиорубке. Он немного повозился с дверью, а когда наконец открыл ее, осветил фонарем помещение.
— Выходи отсюда.
Радист продолжал стучать ключом. Тайхман стал наблюдать за ним. Тот с дикой скоростью работал морзянкой; на лбу его выступили капли пота. Свободной рукой он вытащил из-под стола граммофонную пластинку и впился в нее зубами. Откусив несколько кусков, он выплюнул их и отшвырнул пластинку. Несколько изуродованных пластинок уже валялось на полу. Язык радиста был изрезан и кровоточил; когда Тайхман увидел его, он был похож на гамбургер с сырым мясом.
— Ну давай, выходи!
Радист продолжал гнать свои послания и искать свободной рукой новые пластинки.
— Да выходи же, ты, идиот!
Правая рука «идиота» продолжала отстукивать радиограммы, а левая шарила под столом в поисках пластинок. Тайхман сорвал с радиста наушники, и он, повалившись вперед, стукнулся лбом о передатчик. Тайхман притащил его в центральный пост и уложил на палубу вместе с остальными. Когда Тайхман отошел от него, радист принялся стучать по палубе костяшками пальцев правой руки. Он выстукивал только буквы К и R, и ничего больше. Моряки отодвинулись от него как от прокаженного. Все молчали.
Помощник механика по-прежнему неподвижно стоял рядом с главным клапаном продувки балластных цистерн. Он держал руки на вентиле и ждал команды продуть балластные цистерны. Командир и старший квартирмейстер тоже стояли не шевелясь. Тайхману это напомнило картину, которую он видел ребенком на праздничном вечере. Дамы и господа на ней стояли неподвижно, но в намеренно театральных позах.
Единственный звук исходил от радиста, но его постукивание действовало всем на нервы. Тайхман увидел, как матросы пинали его ногами, но радист продолжал стучать.
— Эй, ты, — обратился Тайхман к помощнику механика, — чего торчишь там, у этого вентиля?
— Господин Тайхман, — произнес командир, — вы всегда так шумите?
Отпустив вентиль, помощник механика присел на корточки, словно маленькая девочка на бордюрный камень, а затем уселся на пол там же, где стоял. «Еще один свихнулся», — подумал Тайхман. Три или четыре раза у него вырывался смешок — короткий, сухой и неестественно громкий.
— В чем дело? — спросил командир, повернувшись и взглянув на Тайхмана. — С вами все в порядке?
— Я чувствую себя прекрасно, — ответил Тайхман, но ему захотелось провалиться сквозь пол.
Все снова затихло. Постукиваний радиста больше не было слышно, — ему подсунули под руку кожаный плащ. Пинки тоже прекратились.