— Этот человек не виновен. Он не сделал ничего плохого. Поверьте мне, прошу вас. Я полицию не вызывала.
— Но ведь вы звали на помощь?
— Нет, я этого не помню.
— Но ведь он вас бил.
— Это мое дело. Я не просила никого помогать мне.
Тайхман услыхал, как один солдат сказал другому:
— Я знаю таких женщин. Они от этого балдеют.
— Мне безразлично, что вы обо мне думаете. Но вы должны его выпустить. Он ни в чем не виноват.
— Вы хотите, чтобы он вернулся к вам?
— Нет. Он пойдет прямо на свой корабль. Я за него ручаюсь.
— Ваше поручительство для нас ничего не значит.
Кто-то отодвинул стул, и Тайхман не уловил, что ответила Дора. Потом он услышал, как кто-то разговаривает по телефону. Чуть позже дверь открылась, ему в лицо ударил свет фонаря.
— Эй, просыпайся.
Его отвели в караулку. Солдаты отдали ему расчетную книжку, и один из них посоветовал держаться подальше от женщин такого сорта.
Он выбежал из участка и понесся по улице. Она не могла за такое короткое время уйти далеко. Но он не догнал Дору — ее поглотила земля. Может быть, она прячется где-нибудь в темной подворотне и смотрит, как он бегает туда-сюда…
В порт он вернулся самой короткой дорогой.
Флотилия отправилась на траление. И в одну из следующих ночей им довелось узнать — всему экипажу «Альбатроса», и даже тем, кто был ранен или убит, — что смерть — это ничто по сравнению с тем, что доведется испытать перед нею.
Они обнаружили, что сама смерть во время войны легка и незаметна. Главное — как ты умрешь, в каком виде явится к тебе смерть и, что самое важное, — заберет ли она свою жертву сразу же или подвергнет ее мучительным пыткам и только потом смилостивится и унесет. Они поняли, что у смерти садистские наклонности.
Тральщик номер 4 подорвался на мине. Это случилось в сумерках, когда видимость составляла всего шестьдесят метров. «Альбатрос», шедший слева от него, сразу же остановился. Взрывная волна оказалась не очень сильной — корабль ощутил только короткий, тяжелый, сухой толчок. Номер 4 поднял черный шар в знак того, что потерял способность к передвижению. Тайхмана поразила обыденность, с которой был подан сигнал бедствия. Он слышал, как командир подорвавшегося тральщика спокойным голосом, неторопливо выкрикивал команды.
Пару раз, правда, до его уха донеслись крики, но Тайхман решил, что это командир повысил голос, чтобы привести в чувство потерявших самообладание. Командир наблюдал, как моряки отвязывают спасательные плоты и бросают их в воду, потом велел команде покинуть корабль. К тому времени крики были слышны уже совершенно отчетливо.