– Ты ведь никогда не видел ту шкатулку, Алекс? – спросил он.
Алекс покачал головой:
– Нет. Наследники получают ее во время инициации, когда становятся подлинными Хранителями. И на церемонии при каждом бывает его Наблюдатель.
Гриффин посмотрел вверх. Сквозь не прикрытые ставнями окна струился пурпурно-серый свет и холодный вечерний воздух. Алекс стоял возле незажженной жаровни, скрестив руки на груди и не спуская взгляда со шкатулки на столе.
– Значит, я лишал вас этого все долгие годы, Алекс? – сказал Гриффин. – Отказываясь принять свою судьбу, я и вам не давал возможности увидеть святыню?
Во взгляде Алекса, теперь устремленном на него, что-то сверкнуло, но он только покачал головой.
– Твой отец не позволял тренировать тебя, Гриффин. Это не было твоей задачей. Тебе надо было вручить шкатулку, но он не хотел, чтобы ты прошел всю науку после того, как покинул Англию.
Гриффин кивнул, продолжая осмысливать то, что узнал.
– Значит, эта шкатулка могла содержать святыню, – сказал он после минутного раздумья, – и ты мог не знать об этом?
– Я думал, что это она, – неохотно и печально проговорил Александр.
Несколько долгих минут они смотрели на шкатулку. В сознании Гриффина все еще метались обрывки мыслей и чувств, как щепки разбитого судна после бури. Смущение. Решимость. Гнев.
Самым сильным чувством, оставшимся в результате, был гнев. Гнев против отца.
Его потрясла причина этого гнева: он рассердился, потому что отец не захотел обучить его.
– А теперь, Алекс? – спросил он тупо. – Что мне делать теперь?
– Почему бы тебе не прочесть письма?
Гриффин рассмеялся, и это облегчило его душу. Так и должно было быть между Алексом и им. Товарищество, смех, дружба. Но теперь, когда они заговорили о сокровище, все изменилось.
– Значит, таково твое руководство? Я и сам должен был подумать об этом.
Алекс улыбнулся:
– Я никогда не утверждал, что я самый умный Наблюдатель, но…
– Я застрял с тобой и топчусь на одном месте, – закончил Гриффин их старую привычную шутку.
Алекс усмехнулся. Они оба вдруг посерьезнели, и Алекс указал жестом на свитки пергамента.
– Так что в них?
– Гвиневра сказала, что это переписка ее родителей, когда де л’Ами был в крестовом походе.
Гриффин взял в руки один и развернул его. Его огрубевшие пальцы оставляли царапины на пергаменте.
«Моя бесценная!
Я женился на тебе не для того, чтобы говорить о тебе с другими. Я женился на тебе для того, чтобы мы вместе дивились чудесам. Без этого я просто тупею. Приезжай ко мне. Зачем нам ждать? Я хочу прикасаться к твоим волосам. Пошлю за тобой Майлза. Никто не может устоять против него, а он очень высокого мнения о тебе. Здесь, со мной, ты будешь в безопасности. Дамьетта скоро падет, а вслед за ней и Иерусалим. Моя судьба связана с этим городом и с тобой. Приезжай ко мне».