– О чем вы толкуете? – спросила она, когда ей стало ясно, что Гриффин не собирается вступать в разговор. – Пожалуйста, прекратите это, Марк. Слава Богу, все кончено. Я была не права.
– Вы были не правы, Гвин, но дело не кончено. Пока еще не кончено. Рискуя повториться, я снова скажу: у меня есть нечто, чего хочет Гриффин.
– У тебя нет ничего, Марк, чего бы я хотел, – сказал наконец Гриффин, не отрывая взгляда от горизонта. – Я вижу, тебе хочется меня убить. Я готов сразиться с тобой.
Гвиневре стало страшно.
– Вам, Гвин, вовсе не безразлична судьба Гриффина? Не так ли? Я вижу по глазам. Ради него вы готовы на все. Почти на все.
Он ухмыльнулся.
– Маленькое предательство там, в подземелье, – пустяк. Это не в счет. Но что касается всего остального, то вы готовы. Вы ведь не хотите, чтобы с ним что-нибудь случилось?
– Что вы хотите сказать? – спросила она шепотом. Он устремил свой хитрый взгляд на профиль Гриффина:
– Сюда направляется Генрих фиц Эмпресс.
Гвин махнула рукой:
– Мы это знаем.
– Он мчится на север с такой скоростью, будто за ним гонится дьявол. Готов поспорить, что этого вы не знаете. Он будет здесь к концу дня. Возможно, даже раньше. Он едет в Эверут.
– Зачем?
Она не смела посмотреть на Гриффина даже краем глаза – столь глубокое отвращение питала сейчас к себе. Марк сделал вид, что и сам удивлен:
– Кто знает? Возможно, до него дошли слухи, что здесь, на севере, гнездо предательства.
Она смотрела на него с возрастающим ужасом:
– О, Марк, нет! Нет!
– Он знал о вашем плане? – спросил Марк, поворачиваясь к Гриффину и глядя на него с насмешкой. – Она не рассказывала тебе, что я должен был поспешить вывезти Эсташа у вас из-под носа?
– Перестаньте!
– Но я избрал другой путь, Гвиневра. Мне показалось более мудрым совершить кое-какие маневры, неизвестные даже вам. А теперь, – он указал жестом на поле боя, – мне кажется, что это было очень умно.
Она схватилась за рукав его тяжелой кольчуги:
– Что вы сделали?
– Генрих узнает о предательстве вашего возлюбленного, Гвинни. Скрывать принца в своем подземелье? – Марк щелкнул языком, изображая насмешку и презрение. – Генрих готов прощать тех, кто никогда не сражался с ним плечом к плечу. Но вашего жениха? Свою правую руку на поле боя, доверенного советника, почитаемого дипломата? Первого шпиона? Друга? – Марк покачал головой. – Всего больнее ранит предательство близких людей. Предательство – ужасная вещь.
Она качала головой, и ее волосы выбивались из чехла:
– Нет, Марк, нет!
– Особенно больно смотреть, как у еще живого человека выпускают кишки, когда его четвертуют, разрубают на части и эти части бросают в четыре стороны света. Это ранит особенно болезненно.