Кое-кто назвал бы это предательством. В иных обстоятельствах и Гриффин назвал бы это так же, но теперь предпочел счесть это предусмотрительностью. Главное, что никому не было известно, что Хиппинг перешел на сторону врага и стал перевертышем. И наследница большого состояния, верная Стефану, могла оказаться в опасности.
Гриффин проехал по узкому мосту надо рвом и пригнул голову, избегая смертоносных деревянных пик на подъемных воротах, нависавших слишком низко. Если бы их опустили сейчас, его голова оказалась бы насаженной на одну из них как на вертел. Из узких бойниц на него угрюмо взирали из-под шлемов мрачные лица людей, вооруженных арбалетами и луками, нацеленными прямо ему в шею, и это оставляло еще более мрачное впечатление.
Он направил Нуара вперед и доехал до середины темного, погруженного в тишину внутреннего двора замка, перекинул ногу через седло и спрыгнул на вымощенную булыжником землю. Плотная фигура Хиппинга, освещенная факел’Ами, горящими за его спиной, появилась на верхней площадке лестницы.
– Привет, Язычник, – проворчал хозяин, пожимая запястье гостя. – Мы уж решили, что ты передумал. Дело темное и мрачное. Тут и сомневаться нечего.
Гриффин едва улыбнулся:
– Да уж, нечего.
Хиппинг запрокинул голову и разразился хохотом, все еще сжимая руку Гриффина.
– Как раз мне по вкусу.
Его рука была толстой, как ствол дерева, а грудь размером с колесо повозки. Густые, наполовину седые, наполовину черные волосы свисали до плеч, а плечи прикрывал плащ из волчьей шкуры. Цепкие и хитрые глаза воззрились на Гриффина.
– Но у твоего особого гостя прямо слюнки текут.
Гриффин поднял бровь.
– Я никогда не видел, чтобы у Роберта Бомона текли слюнки.
– Не особенно приглядывался, мой мальчик! – разразился Хиппинг громогласным хохотом. – Признаю, что через Ла-Манш этого, возможно, и не видно. А оттуда, где сижу я, мне видно каждое движение и каждый жест великих мира сего.
Хиппинг поспешил провести гостя внутрь. Они остановились на верхней площадке лестницы, ведущей в главный зал замка. Воздух здесь был затхлым и холодным. Несколько гобеленов, вяло свисавших со стен, казалось, только усиливали запах плесени. Комната была тускло освещена, но он заметил, что в ней нет ни одного слуги.
Хиппинг тяжело протопал по длинному коридору и отодвинул гобелен, сделав Гриффину знак войти.
С места поднялся Роберт Бомон, граф Лестер. Возле грубо сколоченного стола, занимавшего центральное место в комнате, стояла жаровня. На столешнице в лужицах натекшего с них воска покоилось несколько толстых свечей. Остальная же часть комнаты тонула во мраке. В центре стола помещался кувшин эля, и от двух деревянных чаш падали на столешницу трепещущие тени.