– Лишь то, что я вернулся домой. И что ждет тех, кто будет мне противостоять.
– Господи, Язычник! Ты с таким же успехом мог выцарапать им глаза.
– Глаза у них слегка округлились.
Ее брови разгладились.
– Они добрые люди, верные и значат для меня все на свете. Если ты им угрожал…
Он сделал шаг к ней. От его тела веяло жаром. Ее же охватил озноб, будто в приступе лихорадки. Потом он ударил ладонью по стене возле ее головы. Она дернулась, будто пробудившись, полная внимания.
– Я им не угрожал, леди.
Его другая рука легла на стену, и Гвин оказалась между его раздвинутыми руками.
– Я повторю тебе то, что сказал им. Этот замок мой, и ты моя, как все и всё, что находится в замке. Если станешь противодействовать мне, то потерпишь поражение.
– Ты смеешь мне угрожать?
Он смотрел на нее холодно поблескивающими глазами.
– Ты не видела ничего из того, что я делал и могу делать, леди, как не видела того, что я потерял. Моя роль здесь очевидна. А ты как сноп пшеницы в большом пшеничном поле. Не более. И я тебе не угрожал, – добавил он, понизив голос. – Я только объяснил свою позицию.
– Слишком хорошо, милорд, – ответила она холодным и ясным голосом. – А теперь послушай меня. Я не обнажала меча в битве. Поэтому считай, что я не сражалась. Ты можешь раздавить меня как букашку, но предупреждаю: я способна ужалить, и в моем жале есть яд, какого ты не встречал за все долгие годы в Нормандии.
Она поднырнула под его руку и, спотыкаясь, сделала несколько шагов в сторону. Сноп пшеницы? Так вот что значил Лондон? Внезапно у нее возникло такое ощущение, будто она выпила слишком много вина и сейчас ей станет дурно.
Он невозмутимо наблюдал за ней.
– Я не забыл, что такое английское предательство, леди. И еще долго буду об этом помнить.
– Ты имеешь в виду моего отца? – кинула она ему в лицо.
– Я имею в виду твоего отца. И тебя.
– Меня? – выкрикнула она. – Меня? А как насчет тебя самого?
– Меня самого? – Его изумление выглядело почти комично. – Как это?
Она вскинула руки вверх:
– Или, может быть, армии, которая шла впереди тебя?
– Чтобы получить назад мой дом, леди, – возразил он тихо и спокойно, – я готов был управлять хоть адской колесницей.
– Вот этому я готова поверить. – Она презрительно дернула плечами. – Ради себя и своих целей ты готов делать такое, на что мы не способны. Остальные для тебя ничего не значат, и пусть они горят в аду. Знаешь что, Язычник, – сказала она, и в голосе ее было столько чувства, что он прерывался. – Сколько бы ты ни угрожал мне, ты не запугаешь меня. Я не склонюсь.
В уголках его губ заиграла хищная улыбка: