— Надрал, надрал, а потом отдал амазонкам, — продолжал кентавр. — Там они меня и... и отрезали. — Умное лицо кентавра утратило свою былую осмысленность, исказилось ненавистью. — Суки эти бабы, Х-арн, ах суки, что со мной сделали.
— Это верно, — подумал Х-арн, вспомнив Лидию.
— Спутался я у них там, понимаешь, с одной бабенкой, тоже амазонка была, а у них, понимаешь, Х-арн, нельзя с кентаврами. Ну а нас поймали. Она ко мне по ночам в сарай приходила. Известное дело, баба. А я, понимаешь, по женской части мастак был. Ну зацепил ее, сам знаешь. Понимает, что губит себя, а любит. Любила она меня, Х-арн. — Его влажные глаза увлажнились еще больше, из них выплыли две огромные слезищи и, подрожав мгновение, сначала одна, потом другая, растеклись по щекам.
— Ее в гладиаторши отдали, а меня вот... — Кентавр закрыл лицо руками. — И твою бабу он отдаст амазонкам.
— Лидию? — удивился Х-арн.
— Да, Лидию. Отдаст ее в амазонки. Она смелая. Им такие во как нужны. — По всему чувствовалось, что кентавр не врет. Пора было что-то предпринимать, если он не хочет навсегда потерять Лидию. Но что? Как? Х-арн был совершенно растерян. У него была маленькая надежда, что ему может помочь кентавр, но, глядя на его все больше и больше пьянеющее лицо, он теперь сомневался в этом. И как бы в подтверждение этих мыслей кентавр сказал:
— Ну что, пойти будить его, что ли?
— Будить? — не понял Х-арн.
— Будить, — сказал кентавр. — Каждое утро я прихожу будить его на работу.
Х-арн не мог поверить этому. Ему казалось, что после всего того, что он услышал от кентавра, тот должен ворваться в домик лодочника, сбросить его одним ударом на пол и опустить копыто или лучше два копыта на его голову. И вдруг — будить. Да, кентавр исправно несет свою должность. «Кастрированный кентавр, — со злостью и ненавистью подумал Х-арн, — и должен, обязан исправно нести свою должность». Но он, Х-арн, не лошадь, он не кентавр, и лодочник ему не хозяин.
— Иди, — с тоской в голосе сказал он кентавру. — Иди, буди своего хозяина. — Х-арн понял, что надеяться он может только на самого себя. Только на себя, Х-арна.
В это время кентавр, что-то бормоча с блаженной полуидиотской улыбкой, с силой пустил под себя струю. Это продолжалось довольно долго. Сначала опустошил бочонок, теперь опустошает себя. Кентавр развернулся и, осторожно обойдя пенистую лужу, подошел к двери домика.
— С богом, — сказал он и застучал задними копытами в дверь.
— Что еще? Кто там? Это ты, Кэсс? — раздался из домика грубый недовольный голос.
— Вставайте, люди ждут. И к вам в гости пришел подарок.