Вихрь посмотрел на Колю, потом на Берга и сказал:
— Этот парень, — и он положил руку на Колино плечо, — мне как брат. Вроде как вам — сыновья. Понятно?
— Понятно.
— Если с его головы упадет хоть один волос, я обещаю вам много несчастий.
— Ладно, — сказал Берг все тем же усталым, надломленным голосом, — не стоит нам друг друга пугать, и так довольно страшно жить в этом мире. Завтра утром я жду. Надеюсь, мой адрес вам говорить не стоит?
— Не стоит, — сказал Коля.
— До свидания, — сказал Берг.
— До встречи.
— Мне держать налево? — спросил Берг, отойдя шагов десять. — Я плохо ориентируюсь на местности.
— Да. Все время по распадку. Выйдете на проселок, и — направо. Он выведет вас к шоссе.
— Спасибо.
Берг пошел было дальше, но его снова остановил Коля.
— Послушайте, полковник, — сказал он, — постарайтесь все же узнать, чем занимается Краух, а?
Берг покачал головой:
— Нет. Этим будете заниматься вы. Сами.
Он уходил сгорбившись и ноги переставлял трудно, как старик.
«Если я предупрежу старшего, чтобы он не появлялся в городе, он, видимо, испугается, — размышлял Берг, — он боится меня и ничему не верит. Конечно, это не тот класс разведчика, который нужен мне. Он не понимает, что я значу для их командования. С другой стороны, в гестапо распечатан его портрет, и, если его схватят, как он ни силен, они могут его замучить до такой степени, что он скажет обо мне. Хотя нет. Этот будет молчать».
Берг обернулся: русские все еще стояли на том же месте.
«Нет, рано, — решил он. — Его побег из гестапо — мой козырь. Еще рано. Это надо суметь продать. А торгуют умные люди с глазу на глаз».
Седой и Юзеф Тромпчинский ждали Вихря в машине на выезде из города. Вихрь опаздывал; Седой, волнуясь, то и дело поглядывал на часы. Тромпчинский неторопливо раскуривал сигарету — этот человек сплавил в себе юмор и спокойствие.
«Мы все — в паутине случаев, — говаривал он. — И потом, мы — вне логики, как, собственно, и вся эта Солнечная система. Где логика? Природа дарит нам жизнь, впускает нас сюда, в мир, но какого же черта она с каждой секундой отбирает у человека то, что ему сама же подарила? Первый вопль новорожденного — это крик о грядущей смерти. Бояться смерти — наивно, потому что ее нет. Мы живем в самопридуманном мире. Нас в детстве пугали загробьем, а пугать надо только одним — предгробьем, то есть жизнью».
Вихрь вынырнул из переулка: он был в очках, в модном реглане — ни дать ни взять служащий бурго-мистрата; в толстом портфеле две гранаты и парабеллум под деловыми бумагами, уголки губ опущены книзу, левая бровь чуть изломлена.