Иван понял. Об эту стенку можно лоб расшибить. Причём насмерть.
Родители брата угасли за три месяца. Сначала отцов брат, через неделю – его жена. Тогда, впервые в своей жизни, капитан Маляренко почувствовал, что он осиротел.
Этот сон приходил всегда в начале сентября. Крутился неделю, а потом исчезал. Всегда один и тот же. Уже минул и восемнадцатый год, шёл двадцатый, а никаких боевых действий в Крыму отставной полковник не наблюдал. Всё было тихо-мирно.
Иван Сергеевич зевнул и, наконец, заснул.
– Слухай, Вовка, а действительно, сколько лет он, по-твоему здесь стоит? – Брат сосредоточенно оттирал от пыли якорь на монументе. Пыльная и грязная ладонь, шурша, ходила по граниту. Брат был всё так же молод. Только ещё сильнее загорел, да изрядно оброс. Светло-рыжая борода на чёрном лице смотрелась забавно.
– Тыщща! Не меньше! – В поле зрения возник знакомый тощий тип в рваном пиджачке. Тип шумно высморкался и продолжил: – Двинули уже, а? Нам до посёлка ещё топать и топать. До темноты бы успеть, а то нарвёмся.
– Двинули, Володя. Двинули.
Полковник проснулся, поднялся, стараясь не разбудить захворавшую жену, и пошёл в кабинет. Достал бумагу и карандаш. Перед глазами стоял обелиск с якорем.
В которой Иван Андреевич приходит к выводу, что зима это лучшее время года. Почти.
Наступившая зима Ивану понравилась. Ну как "понравилась"… Ну как "зима"… ожидал он, конечно, худшего – метелей, голода, холода и полноценной зимовки с синими носами вокруг печки-буржуйки. А получалось пока что всё дольно мило. Две недели лёгких дождиков, прохладный ветерок и однажды ранним утром – пар изо рта. В остальном это была обычная ранняя осень по меркам средней полосы. Звонарёв только довольно крякал, глядя на очччень медленно тающую поленницу – печку топили раз пять, не больше.
– А я тебе говорю, что лето тут – это самое дерьмовое время года! – Коля, залившийся брагой по случаю своего дня рождения по самое "не могу", размахивал перед носом Ивана грязным указательным пальцем. – Потому как… о!
– Да я что, спорю? – Маляренко снисходительно улыбался. Позади ушедшего в нирвану вождя со страдальческим выражением на лице стояла Ольга. Судя по виду Николая – ждать оставалось недолго. Наконец вождь прикорнул фейсом об тэйбл и Иван скомандовал: – Забирайте!
Бывшие военнопленные, Макс и Аркадий, а ныне подсобные рабочие под началом Звонарёва, шустро подхватили вождя и потащили его к дальнему шалашу – отсыпаться. Заносить в дом эту благоухающую тушку женщины категорически запретили.
Кутаясь в безразмерную брезентовую робу, Маляренко вылез из под навеса столовой. Дождь едва накрапывал, хотя небо было плотно затянуто свинцовой пеленой туч, отчего казалось, что уже вечер. Решив, что хороший послеобеденный сон ему точно не помешает, Иван подцепил лопатой лежавший в костре булыжник и споро отволок его к своему шалашу.