Появление раненного стало самым знаменательным событием зимы в бедном на новости хуторе. Ванко сутками просиживал возле спасенного, смачивал губы водой, пытался поить горячим бульоном и помогал менять компрессы. Состояние больного не улучшалось, пунцовым цветом налились края зашитых ран, потемнели обмороженные руки, не уменьшалась опухоль в привязанной к доске-шине ноге. Знающие люди посматривали и лишь качали головами: "Крепко за жизнь цепляется, другой бы давно отошел".
С другой стороны, явных ухудшений тоже не наблюдалось. "Куда уж хуже?", - пожимали плечами скептики, но, после лечения распоротой щеки, бред стал внятнее и разборчивее, со временем, отрывочные фразы начинали складываться в бессмысленные, но связанные выражения. Мальчишке нравилось слушать бесконечное бормотание незнакомца. Словно тебе досталось несколько измятых обожженных листков-фрагментов, вырванных из большой книги. Ты читаешь их и каждый из них интересен, но не имеет ни конца, ни начала, и, сам по себе, не связан ни с одним из других.
Несчастный часто общался с невидимой собеседницей, то задавая непонятные вопросы, то умоляя простить за предательство. Иногда с его уст срывались короткие команды, подтверждающие его былую принадлежность к служивому племени, выкрики, будто душа все еще продолжала воевать где-то на забытом поле брани. Бывало он проклинал кого-то далекого, уже ушедшего, до кого не могли никак дотянуться его безжизненные руки.
Паренек вечерами пересказывал услышанное взрослым, но обрывки бреда не могли пролить свет на главный вопрос - откуда в зимнем ночном лесу взялся израненный одинокий человек. Нельзя сказать, что хутор был оторван от мира - он находился на пути в Устье Куты к Елене и летом мимо в обе стороны сновали караваны торговцев, изредка останавливающиеся на ночлег. Несколько раз охотникам приходилось отбиваться от разбойников, банды которых прорывались дальше от Пути в поисках наживы. Но все, даже бродяги и паломники, перемещались сплоченными группами, способными противостоять опасности - в новом жестком мире не было места одиночкам.
Ночь сменялась днем и к середине второй седмицы все уже привыкли к раненному, к его стонам и свистящему надрывному дыханию, балансирующий на эфемерной грани между смертью и жизнью человек воспринимался окружающими практически как член общины. Мороз не торопясь, но с каждым днем все ощутимее, отступал. На ледоход в скорое время, правда, надеяться не приходилось, потому ярмарка в этом году могла отложиться дней на десять. Вечерами охотники начали доставать из сундуков рыбачьи снасти, пришло время проверять их состояние, править и чинить в ожидании короткого лета. Работу свою они сопровождали однообразными байками да привычными шутками, женщины время от времени развевали скуку красивыми, но печальными и тоскливыми песнями. Одним из таких унылых вечеров в главную избу вломился дозорный: