Игорь обернулся. Лампочки на пульте светились ровно, не мигая. А может, и в самом деле – заменил предохранитель, и все?.. А, черт с ним! Игорь досадливо поморщился. Начало неприятно давить на левый висок. Значит, скоро разболится голова, это как пить дать. Черт! Вот уж действительно... Никогда раньше в жизни своей – ни в детстве, ни в юности, ни потом, в училище, ни позже, в части – Игорь не знал, что такое головная боль. Она стала донимать его лишь тогда, когда он вернулся со службы домой и поступил в “Гекату”. Вначале он думал, что это от рваного режима, вообще от напряженки – жизнь в “Гекате” была не сахар: ночные дежурства, тревоги, облавы, броски по районам... За те деньги, что платило гекатовское начальство, оно выжимало своих подчиненных досуха. Но ведь и в роте было не проще, Игорь ко всему привык, а вот поди ж ты...
Надо сразу ахнуть две штучки анальгина, иначе от этой дряни не избавишься. Игорь открыл аптечку, оторвал пару таблеток от облатки и проглотил их без воды. Нет, подумал он, в роте было все-таки не так. Там был не такой сумасшедший ритм. Он тоже был напряженным, но все же подчиненным какому-то порядку. И потом, та жизнь вообще была военная, в ней все это воспринималось и переносилось как должное, потому и легче. А тут...
Игорь оказался в “Гекате” практически сразу после того, как вернулся в родной город. Куда еще податься бывшему командиру разведвзвода?.. А вот что касается возвращения, то здесь все было не так очевидно. Старшему лейтенанту Артемьеву хоть и было куда возвращаться, но не было к кому. Он был сирота. Родители Игоря погибли в автокатастрофе, когда ему не исполнилось и трех лет, – он их почти не помнил. Мальчугана взяла к себе тетка – вдовая бездетная сестра матери – да так и вырастила. Игорь окончил школу, затем легко поступил в военное училище. Он был спортсменом: занимался самбо, дзюдо, и там и там дошел до первого разряда. С тем и угодил в разведку.
И стал служить. С теткой они переписывались нечасто, зато регулярно – примерно по письму в месяц. Каждый год Игорь приезжал в отпуск. Не сказать, чтобы он испытывал к тетке какие-то особенно теплые чувства... хотя, наверное, испытывал, но где-то там, в подсознании. А осознал их лишь тогда, когда она вдруг померла.
Артемьева настигла телеграмма. И стало ясно, что до сих пор у него за спиной всегда был надежный тыл. А теперь он очутился один-одинешенек: двадцатисемилетний мужчина, ни кола ни двора; что же, так и мотаться теперь всю жизнь по казармам да гарнизонам?..
Похороны и поминки промчались мимо него как в полусне: лица, лица, множество каких-то незнакомых, не запомнившихся людей, они мельтешили перед ним, говорили, плакали, обнимали – и вдруг все схлынули, и Артемьев оказался в пустой квартире. Он походил по ней, остановился на кухне у окна и долго смотрел на весенний сырой двор с грязным, не дотаявшим снегом. В этот миг Игорь понял, что вернулся домой. Это ощущение, как родник, возникло где-то на дне его высохшей, опустошенной души, усилилось, заполнило ее и выплеснулось наружу. Внутри словно что-то сломалось или, наоборот, встало на место, и Игорь заплакал; уткнувшись лбом в прохладное оконное стекло.