— А я, милый?
— Что ты? — сразу не сориентировался лекарь, не успевший уловить подвох в голосе шута.
— Я — леди? — вопросил тот и старательно захлопал голубыми ресницами.
— Нет. Ты вздорный мальчишка! — рыкнул Ставрас, наконец, уразумев, к чему это он все.
— О, ну как же так, — обиженно протянул Шельм, но быстро утешился. — Брат, Веровек, — пафосно начал он, сложив руки перед грудью.
— А я-то здесь причем,? — осознав, что запахло жареным, занервничал тот.
— При всем, — объявил шут. — Понимаешь, я тут Ставрасу поцелуй задолжал, но он не хочет как все, в кладовочке какой-нибудь там, или в кустиках, а непременно перед твоими королевскими очами. Ну, чтобы ты смотрел.
— Он ведь несерьезно, Ставрас, правда? — с надеждой посмотрел на лекаря королевич.
Тот лишь тяжко вздохнул и принялся объяснять:
— В лесу перед Дабен-Дабеном ты вел себя несколько ханжески, поэтому я предложил искоренить эту не самую подходящую для будущего правителя черту таким, согласен, несколько необычным способом. Но ты уже много раз за время нашего путешествия доказал, что твое возмущение по поводу наших с ним отношений немного другого толка. Так что…
— Но поцелуй-то никуда не делся! — вскричал Шельм и кинулся на шею Ставраса, тот мученически вздохнул. — Так что, смотри, братец, и запоминай, может, и свою технику улучшишь.
И, действительно, медленно потянулся к лекарю, сложив губки бантиком, и даже глаза прикрыв. Ставрас не шелохнулся. Веровек неверяще переводил взгляд с одного на другого. Пока в один не столь прекрасный, как мог бы быть, миг, шуту не надоело играть. Он распахнул свои безумно красивые, когда так близко, глаза, замер на мгновение и завершил начатое.
Что такого особенного может быть в поцелуе? Ничего, если поразмыслить. Но как быть, если от простого соприкосновения губ чувствуешь себя так, словно бездна разверзлась под ногами и вы парите над ней, не размыкая губ, ведь оба знаете, что стоит разорвать поцелуй, ухните в черный провал и пропадете безвозвратно. Что тогда делать?
Пугаться, конечно. Шельм резко отпрянул. Зрачки заслонили всю бирюзу глаз. Лекарь же смотрел в ответ с усмешкой, вот только в его желтых глазах зрачков вообще можно было не заметить, они стали тоньше нити. Шельм нервно сглотнул, зачем-то пригладил рукой волосы и снова шагнул к нему. Дотянулся губами до уха и зашептал:
— Я все понимаю, но ты выдашь себя, если будешь так на меня смотреть.
— А как я на тебя смотрю? — руки лекаря снова легли на гибкую талию, как тогда за портьерой, но на этот раз Шельм почувствовал это и вздрогнул всем телом. Отстраниться не смог, тело не слушалось.