Не знает Фалек мыслей Наталки, размышляет об их неразрывной любви. Неразрывной! Обязан расстаться с любимой, погибнут евреи — должны жить Наталка и Ганнуся.
Ранним утром Наталка отвела Ганнусю к Снегурам, вернулась за Фалеком. У самых дверей перекрестила мужа. Никогда не крестила, сама давно не крестилась. В лихую годину человек надеется не только на свою силу, не только на веру, которая есть, но и на ту, что была и владеет другими.
Не отшатнулся Фалек от крестного знамения, с грустью подумал о полицае, который бил и крестился, о тех, кто с крестом и трезубом унижают евреев. И о тех подумал, кто с верой в Христа спасают евреев. Вера есть вера — по-разному верят. Если разум и право столь непрочны и призрачны, вера становится силой — силой жизни и силой смерти.
Безмерно друг в друга влюбленные, идут Фалек и Наталка по улице к своей ненадежной судьбе: он — по мостовой, с голубой шестиконечной звездой, она — по тротуару, с горем своим и его.
На пустынной улице Дунина-Вонсовича снял Фалек повязку, под руку вышли на Мазуровку, постучались в дом Семенишиных.
Пан Андрей и пани Стефа встретили радушно, будто нет войны, оккупации.
— Спасибо, Наталочка, что привели постояльца! — благодарит пани Стефа. — Нет никаких доходов, и кто знает, когда они будут.
— Дякую за ласку, за людянисть,[25] — запершило в горле у Фалека, до слез взволновало благородство незнакомых людей.
— Пан поляк говорит по-украински! — радуется пан Андрей такому открытию. Назвал поляком, скрыл от детей национальность нового постояльца, могут невзначай проболтаться.
Пани Стефа пригласила за стол, ради знакомства приготовила угощение получше.
Достала Наталка из кошелки бутылку вина, пролежавшую многие месяцы. Полицаи побрезговали, в их глотки водка льется рекой. Рядом с бутылкой положила пачку печенья «Мария», сохраненную с недавнего и уже такого далекого довоенного времени. Хотела принести хлебный паек — не получилось из-за дурного характера. В хлебном магазине две очереди: арийцы получают хлеб, евреи ждут, пока получат арийцы. Стоят в сторонке, жмутся к стене. Пристал здоровила к старушке: «Давно пора подыхать, а тебе, старая ведьма, хлеб подавай?». Трясет старушка седой головой, по морщинам катятся слезы: «Сама прошу бога — не берет!». Подошла Наталка к старушке, поклонилась: «Дайте, бабушка, карточку, возьму для вас хлеб». Подскочил негодяй к Наталке, выталкивает из очереди: «Жидам служишь!». За ним два приятеля, разят перегаром; безмолвствует очередь, вздыхают старики и старухи. Так и ушла без хлеба.
— Растяпа, проворонила хлеб, — вымучивает улыбку Наталка.