— Это просто треклятая дохлая мышь! — с омерзением сплюнула Ханна. — Я дала тебе целый доллар, чтобы посмотреть на камень и мышь в банке?
— Это не мышь, тупая. Смотри внимательнее.
Ханна так и поступила: наклонилась ближе и увидела стрекозиные крылья на спине, прозрачные, радужные крылья, слабо поблескивающие в солнечных лучах. Ханна прищуривается и понимает, что видит лицо существа, понимает, что у него вообще есть лицо.
— О! — вскрикнула она, быстро взглянув на свою триумфально улыбающуюся сестру. — О Джудит. Боже мой! Что это?
— А ты не знаешь? — спросила та. — Тебе все надо разжевать?
Ханна пробирается сквозь бурелом туда, где тропинка исчезает под нагромождением упавших гниющих древесных стволов. Отец рассказывал, что когда-то там стоял дом. Давным-давно. Осталась только большая куча камней, где раньше находилась печная труба, и колодец, закрытый ржавыми гофрированными листами жести. Здесь был пожар, все жители дома погибли.
С другой стороны бурелома Ханна делает глубокий вдох и ступает на яркий свет, оставляя позади древесные тени, лишаясь последнего шанса ничего не увидеть.
— Разве не здорово?! — закричала Джудит, — Разве это не самая прикольная вещь, которую ты когда-либо видела?
Кто-то сдвинул в сторону жестяные листы, колодец такой темный, что даже солнце туда не заглядывает. Потом Ханна видит широкое кольцо грибов, идеально ровный круг поганок, мухоморов и губчатых коричневых сморчков, растущих вокруг дыры. Жар струями поднимается от жести, танцующий мираж дрожит, словно воздух превратился в воду, музыка становится оглушительной.
— Я нашла это, — прошептала Джудит и изо всех сил закрутила крышку на банке. — Я нашла это и собираюсь сохранить. И тебе лучше держать рот на замке, или я никогда, никогда тебе больше ничего не покажу.
Ханна отводит взгляд от грибов, от открытого колодца, с краев поляны на нее смотрят тысячи глаз. Глаз, похожих на индиговые ягоды, рубины, капли меда, золото и серебряные монеты, глаз, похожих на огонь и лед, глаз, похожих на жаркие проникающие удары полночи. Глаз, наполненных невообразимым голодом, ни хороших, ни плохих, ни реальных, ни невозможных.
Что-то размером с медведя, сидящее в тени тополя, поднимает свою угольную голову и улыбается.
— Еще одна красавица! — ревет оно.
Ханна поворачивается и бежит.
X
— Но ты знаешь, что должна была увидеть в тот день, — говорит доктор Воллотон и слегка постукивает резинкой на конце карандаша по зубам. Есть что-то непристойно честное в выражении ее лица, думает Ханна, в методичном постукивании карандаша по совершенно белоснежным резцам с шикарным прикусом. — Ты видела, как твоя сестра упала в колодец, или поняла, что это произошло. Наверное, слышала ее крики о помощи.