После этого краткого энергичного внушения князь повернулся к ним спиной и вскоре исчез в роще.
Гнев князя успокоил взволнованных соперников. Сокрушенные до глубины души горестно взглянули друг на друга "Серебряный баран" и "Золотой козел", и слезы градом полились из их глаз. Одновременно воскликнув: "О милый кум!", - бросились они друг другу в объятия. "Золотой козел" крепко обнял "Серебряного барана", и оба недавние соперника проливали горючие слезы на траву, тихо рыдая от горя на груди друг у друга. Это была трогательная картина!
Впрочем, эта патетическая сцена, по-видимому, не особенно понравилась двум поспешившим сюда же княжеским егерям, которые без долгих рассуждений взяли за шиворот "Серебряного барана" и "Золотого козла" и грубо вытолкали их взашей за ворота парка.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Долго, долго я скитался
По полям и по лугам...
Но мечте зачем вверялся?
Ей обманут, предавался
Я отчаянья слезам.
Ах, пройдут ли эти муки,
Что в груди моей живут:
Горечь слез, тоска разлуки,
Иль ко мне веселья звуки
Никогда не снизойдут?
Жить могу ли в ожиданьи,
Что взойдет моя звезда?
Иль напрасны все мечтанья,
И само шепнет страданье,
Где найду ее, когда?
Только ею восхищенный,
Лишь для ней хочу я жить...
И увы! - лишь в грезе сонной
На нее свой лик влюбленный
Суждено мне устремить.
Прочь бегут ночные тени
И уносят милый сон...
Я опять в стране мучений,
Где и друга утешений,
Как бальзама, я лишен.
Эту песню, сочиненную художником Георгом Габерландом, тихо пел про себя его друг гравер Бертольд, лежа на пригорке под деревом и срисовывая в свой альбом эскизов часть деревни, видневшейся ему в глубине долины.
При последних стихах песни слезы брызнули из его глаз. Он живо вспомнил о своем друге; вспомнил, как рассеивал его мрачное, безутешное настроение, в которое художник впал с некоторого времени, веселой шуткой или живым разговором об искусстве. А теперь какое-то таинственное бедствие надолго разлучило друзей.
- Нет, - вскричал Бертольд, вскакивая и собирая свои кисти и краски, нет, ты не должен быть лишен утешений друга, мой милый Георг. Вперед - я отыщу и не покину тебя, пока не увижу спокойным и счастливым!
И он поспешил в деревню, которую оставил всего несколько часов тому назад, чтобы оттуда направиться в Гогенфлю.
Было воскресенье; день клонился к вечеру, и поселяне спешили в корчму. В это время через деревню проходил странно одетый человек, насвистывая веселый марш на свирели, укрепленной у него за пазухой, и ударяя в барабан, висевший перед ним. За ним шла старая цыганка, энергично звонившая в треугольник. Сзади медленно и задумчиво тащился осел, нагруженный двумя корзинами, на которых сидели две маленькие забавные обезьянки, кривляясь и толкая друг друга. Временами неизвестный прекращал игру на инструментах и принимался петь странную песню, к которой цыганка, привскакивая порой, присоединяла звенящие ноты. Так как осел, со своей стороны, сопровождал это пение своим естественным жалобным ревом, а обезьянки тоже визжали, то можно себе представить, какой веселый хор образовывало все это сборище.