Полгода учил Гришка птиц своих: с побережья кидал, на лодках в море увозил, и — скажи ты — летят! Примчатся — и прямо в избу. Там, в Гришкиной комнате, ящик для них поставлен. — Женщина в упор посмотрела на меня и сказала: — Сейчас вот с собой их взял, в море. Долетят, ты-то как думаешь?
— Долетят.
Она искоса поглядела на меня, и снова будто судорога прошла по её лицу.
— Успокаиваешь старую бабу?
— Не успокаиваю. У меня у самого дома почтовые голуби.
Вскоре меня разыскали товарищи, надо было продолжать путь к Полярному. Я попрощался с Варварой Царёвой — так звали эту женщину — и, пообещав заехать через две-три недели, вышел на улицу.
Мне удалось попасть в рыбачий посёлок только через месяц. Немного передохнув, я отправился навестить старую рыбачку.
Дома её не оказалось. Мальчишки сообщили мне, что бабка Варвара опять, наверно, сидит на берегу.
— Разве рыбаки ещё не вернулись?
Мальчишки завздыхали и покрутили головами.
«Неужели предчувствие не обмануло старую женщину?» — думал я, торопливо шагая к морю и стараясь заранее подобрать трудные слова утешения.
Варвара сидела на прежнем месте, на скале. Она так же подвинулась, как и прошлый раз, поздоровалась и снова перевела взгляд куда-то в серую морскую даль. Но я заметил, что смотрела она не на воду, а на хмурое низкое небо, нависшее над морем.
Я вспомнил наш прошлый разговор. Женщина ждала голубей! В этих голубях сейчас заключались все её надежды на спасение сына. Она уже твёрдо была убеждена, что с рыбаками, с её Гришкой случилось несчастье. От постоянного напряжения глаза Варвары покраснели и слезились, по лицу чаще, чем раньше, пробегали судороги; вся она была напряжена, и мне казалось, что маленькая трубочка из прочного верескового корня теперь разлетится в её пальцах, как яичная скорлупа.
Заготовленные утешения казались теперь никчёмными и бестактными, и я молчал, сознавая, что своим молчанием ухудшаю и без того тяжёлое настроение Варвары.
Женщина сама нарушила молчание.
— Погляди, — воскликнула она, живо обернувшись ко мне, — не голуби ли?
Она вытянула руку в направлении моря и снова обернулась ко мне: должно быть, не верила словам и хотела убедиться в правде слов по лицу собеседника.
Я покачал головой:
— Чайки.
Мы просидели на берегу довольно долго, когда я заметил неподалёку большую группу мальчишек. Они о чём-то перешёптывались друг с другом и всё посматривали в нашу сторону. Сначала мне показалось, что их интересует заезжий человек, редкий в этих местах. Но догадка оказалась неверной.
Один из мальчишек, судя по всему коновод, в шерстяной гимнастёрке, перепоясанной офицерским ремнём, усиленно кивал мне, подзывая к себе.