Вопрос был задан тихим, очень тихим голосом.
Я рассказала ему все, что происходило в те годы, и почему я тогда решила, что его нет в живых. Потом сообщила, что живу неподалеку от Мюнхена и что живется мне, в общем, хорошо.
— Мне порой бывает жутко: мучает мысль, что меня уже исключили из числа живущих, — сказал он после моего монолога.
Ему, как оказалось, немало сил пришлось приложить, чтобы устроиться на работу, потому что всевозможные специальные службы, занимающиеся розыском, до сих пор палец о палец не ударили, чтобы восстановить его в числе живых.
— Ты изменил фамилию, — заметила я, — может быть, дело упирается именно в это? Я искала тебя как Кордеса, а ты теперь Куртес. Зачем ты это сделал?
Кордес помолчал, отвел глаза и наконец сказал:
— Ах, это долгая история… Были затруднения делового характера… Это ни в коем случае не должно тебя касаться… — Он рассмеялся и продолжил: — А это, в общем, совсем не плохо, что меня объявили мертвым. По народному поверью тот, кого объявили мертвым, проживет сто лет…
Как я теперь представлю, что эти слова он произнес за несколько часов до смерти, у меня мурашки бегут по спине.
Итак, по поводу перемены фамилии он говорить со мной не захотел. Я его не стала принуждать. Пауза.
Я уже собралась возобновить разговор, но Кордес меня опередил:
— Ну, прекрати эту пытку, Бетина. Во всем этом есть нечто неприятное, не так ли?
Я сама ему это хотела сказать и не собиралась его щадить.
Я вынула из сумочки письмо Кордеса к Корнелии и выложила его на стол.
— Вот твое письмо, — сказала я.
Больше мне нечего было сказать.
Он взглянул на письмо, схватился за него, побледнел и поперхнулся:
— Ах, это… Корнелия — твоя… наша… Да, так. Что я тогда мог понять?.. Боже мой… Она ведь… Ее фамилия…
— Ее фамилия — Этьен, — сказала я. — Так же, как и у моего второго мужа, и у меня… Я тебя не упрекаю, Курт. Вообще-то людям твоего возраста на следует влюбляться в таких юных девушек. Но это уже из другой оперы. Чистая случайность, что письмо попало в мои руки, Курт. Я сразу узнала твой почерк, как только увидела адрес, вскрыла конверт и — пардон! — прочла письмо.
И вот теперь я здесь, чтобы тебе его вернуть. Возьми его, если хочешь, разорви и выброси. Короче, делай с ним все, что тебе заблагорассудится. Только оставь мою… оставь Корнелию в покое, слышишь? Это все.
— Да… — прошептал он и закурил сигарету. Руки, подносившие к ней зажигалку, дрожали.
Он посмотрел в окно на реку в сгущающихся сумерках и тихо сказал:
— Я должен был уловить сходство. Она так похожа на тебя, Бетина! Такая же походка, такой же грудной голос, такая же хрупкость, как у тебя. Она могла вскружить мне голову, я потерял бы самообладание и…