— Да. С дочерью. Несчастный случай, — говорю я, просияв.
— Ага… — Он смотрит на меня, как на привидение.
До меня, наконец, доходит, насколько нелепо я выгляжу.
— Извините меня, дорогой доктор, — я сама беру его под руку, когда мы идем к машине, — когда-нибудь я вам расскажу, почему меня это обрадовало… Ради бога, не считайте, что я сошла с ума от счастья, выйдя из тюрьмы.
Он улыбнулся. Затем открыл дверцу. Все хорошо.
Автомобиль несся по улице. Смеркалось. Часы в машине показывали четверть восьмого. Я сверила с моими ручными часиками — правильно… Они снова тикали у меня на руке после того, как их отобрала и вернула полиция. Само собой разумеется. Почему они должны остановиться?
Все проходит.
Деган спрашивает:
— Как вы, почтенная фрау? Куда теперь?
— Домой, — отвечаю я и впервые за все это время чувствую себя очень усталой.
— Итак, на аэродром. Успеете ли вы на самолет?
— Да. Вылет в полдесятого.
Я должна была быть там уже вчера вечером… Наконец-то я попаду домой!..
— Я не знаю, что хорошего вас там ожидает. — Деган заводит мотор. — Да, конечно, вы будете дома. Но ведь жизнь в маленьком городке не особенно приятна?
— Да, вообще-то… — Я представляю себе, какой переполох произведет мое возвращение в Корнвальдхайм.
— И потом, у вас там не будет Тирбардта, который в самый подходящий момент брызнет на вас мороженым. И еще…
— И еще? — захотелось мне узнать.
— И еще это лишило бы меня удовольствия продолжить наше знакомство.
— Благодарю, доктор, — говорю я, — но это, наверное, принадлежность вашей профессии — выпущенной на волю, но смертельно уставшей от всего, что связано с подозрением в убийстве, даме говорить комплименты…
— Говорить правду, если хотите знать! — отвечает он.
Мы оба засмеялись.
Я положила ладонь на его узкую, но сильную руку, сжимающую руль, — левую, конечно, которая все еще оставалась без перчатки (перчатку, должно быть, задержали в полиции, как вещественное доказательство):
— Большое спасибо!
Он повернулся ко мне, не отрывая глаз от улицы за ветровым стеклом, взял мою руку и поднес к губам.
Я почувствовала прикосновение его усов.
— Не стоит благодарности, — говорит он, — это моя профессия.
— Вы любите свою профессию? — спрашиваю я, немного смутившись. И ожидаю от него более теплых слов.
— От нее многое зависит, — отвечает он, бросив на меня беглый взгляд и прибавив газ. Перед нами расстилалась прямая и ровная дорога. — Иногда мне не удается защитить какую-нибудь бедную жертву, потому что судья не понимает, не хочет и не может понять того, что знаю я: в преступлении гораздо больше виноваты обстоятельства и окружение, чем сам преступник, так называемый преступник… Но в других ситуациях, сегодня, например, я ею полностью удовлетворен. Ведь далеко не каждый день встречаются такие симпатичные убийцы.