— Ты только нам этих самых гадов-то добудь — уж мы тебе заплатим, и угощенье наше будет.
— И давно бы добыл, да мне никак не улучить времени… Все кто-нибудь торчит там, около его покоя… Не то давно стянул бы!..
— А вот сегодня? Попытайся, пока его нет дома.
— Разве что сегодня?..
— А главное, как мы его к розыску да к спросу притянем, так ты все покажи, как есть… Как мне ты сказывал…
— Вестимо, все покажу! Чего мне немца-то жалеть… Пусть пропадает…
На Лизхен вдруг такой страх напал, что она чуть в обморок не упала; руки, ноги затряслись, как в сильной лихорадке, — блюдо с мясом, которое она держала в руках, выпало и разбилось вдребезги.
Голоса за стеною тотчас смолкли.
Лизхен без оглядки бросилась из погреба в дом. Она поняла из этой тайной беседы за стеною, что против отца ее затевается какой-то заговор, что Прошка в этом заговоре является предателем, что он хочет что-то взять, унести из его комнаты в качестве вещественного доказательства, которое кому-то нужно, чтобы затеять дело против ее отца — «розыск».
— «Розыск»!.. Господи! Какое страшное слово! Ведь при «розыске» мучат людей!..
И Лизхен бежала опрометью к дому через двор, как бы боясь опоздать, опасаясь того, что Прошка ранее ее попадет в хоромы. Прибежала, бросилась к дверям отцовской комнаты и прежде всего замкнула их на ключ, а ключ спрятала в своей опочивальне под подушку. При этом она дала себе слово ни шагу не ступить из дома до прихода брата или возвращения отца из Преображенского.
Ее опасения оказались основательными и предосторожность далеко не излишнею.
Не прошло и получаса с тех пор, как она вернулась из погреба и села у окошечка угловой, вдруг послышались в сенях осторожные шаги чьих-то босых ног. Потом легонько скрипнула дверь в среднюю, чистую комнату, и шаги направились к дверям рабочей комнаты отца. Тут Лизхен собралась с силами, отворила дверь угловой и очень громко, хоть и не совсем твердо, спросила у Прошки, который уже брался за замок отцовской двери:
— Что тебе здесь нужно? Зачем тебе туда идти?
Прошка дрогнул от неожиданного оклика, однако же оправился и огрызнулся:
— Знаю я, что мне нужно… Тебе какое дело?
И стоит около двери и не отходит.
Тут Лизхен вдруг вскипела гневом и выказала неожиданное мужество дочери, защищающей отца.
— Вон отсюда, негодяй! — закричала она во весь голос, смело наступая на Прошку. — Я знаю, ты воровать туда идешь! Вон — или я кликну сюда всех людей и велю тебя сейчас связать!
Прошка струсил и съежился.
— Что ты? Что ты, боярышня, — пробормотал он, отступая. — Там у господина плотничий инструмент, а я телегу лажу, так вот хотел…