Царица схватилась обеими руками за голову и зажмурила глаза от ужаса… И вдруг раздался пронзительный, раздирающий крик ребенка… Царица бросилась к нему — и что же видит? Доктор держит его голову над тазом, а из горла царевича Петра широкою струею течет кровь и гной и какая-то бурая пена…
— Злодей! — вскрикнула на смерть перепуганная мать и как тигрица бросилась к доктору.
— Успокойтесь, государыня, — сказал он ей твердо. — Ваш сын спасен. Нарыв прорезан благополучно…
День торжества фон-Хадена был днем тяжких тревог и забот для его детей… Эти тревоги и заботы начались с утра, вскоре после отъезда доктора в Преображенское. В то время, когда Лизхен, прикрыв свое простенькое домашнее платье опрятным передничком, хлопотала по хозяйству на кухне, внимательно следя за каждым шагом двух прислужниц, ей пришли сказать, что из дворца приехал пристав и требует доктора Данилу к царю. И дочь, и сын фон-Хадена, почти выросшие в Москве, отлично говорили по-русски; но так как сын Михаэль (русские звали его просто Михайлом Даниловичем) был уже на службе в царской аптеке, то с приставом вышла объясняться Лизхен.
— Благоверный государь, царь Феодор Алексеевич немедля требует к себе доктора Данилу, — пробасил важный пристав.
— Батюшки дома нет; уехал к больному царевичу в Преображенское.
— А нам какое дело? Царь требует — надо, чтобы тут был.
— Так пошлите в Преображенское.
— И без твоего совета обойдемся; знаем, что нам делать, — многозначительно сказал пристав, — и ушел.
Не прошло и часу — приехал стольник из дворца, человек нахальный и грубый.
— Доктор Данила дома?
— Нет. Он в Преображенском, — отвечала уже сильно встревоженная Лизхен.
— Как он смел туда поехать, не спросясь у боярина Куракина?
— Да за ним оттуда прислали нарочного; царевич Петр там очень заболел…
— А ему какое дело? Он царский доктор — до царя ему и дело! А царевича лечить без царского дозволения не должно…
— Я уж, право, этого не знаю, — сказала растерявшаяся Лизхен, — знаю, что просили сейчас приехать…
— Ну, мы так и боярам и царю доложим, что доктора Данилы с собаками не сыскать!
Повернулся спиною да и был таков. Лизхен, конечно, в слезы. Ей представились всякие страхи: и выговоры, и неприятности отцу по службе, и Бог весть какие грозы.
Однако же хлопоты по хозяйству отвлекли молодую девушку от ее тревог; пришлось и в сад, и в огород заглянуть, где работали бабы, и в кладовой побывать; а затем и в погреб пойти, посмотреть на запасы. И только она переступила порог погреба, как услышала за стеною его, в закоулке между погребом и амбаром, как кто-то разговаривал с Прошкой, видимо стараясь понизить голос: