— Что? — Некко стушевался под перекрестными взглядами.
Шайтан, не входя в комнату, тихо прикрыл дверь, щелкнул замком. И гость, вздрогнув, обернулся, почувствовал себя в ловушке. Спросил еще раз, тише:
— Что?
— Ты кто? — Ухо повернул голову так, что стал виден его жуткий шрам.
— Кажется, неопытный боец заблудился в незнакомом месте, — рассудительно сказал Гнутый.
— Зашел не туда, — продолжил Цеце.
— И не знает, как теперь отсюда выйти, — добавил Рыжий.
— Может, стоит показать ему прямую дорогу? — спросил у товарищей Зверь, поигрывая десятикилограммовой гантелью.
— А это как? — спросил Гнутый.
— Через окно, — ответил Зверь.
— Здесь же нет окна.
— Так будет.
— Ребята, послушайте… — здоровяк Некко слегка побледнел. — Я же ничего… Никого…
— Так и мы никого ничего, — усмехнулся Зверь.
Павел не знал, как себя вести. На него не обращали внимания, и он, стоя в стороне, остро чувствовал свою ненужность и чуждость. Зверь, Гнутый, Рыжий, Ухо, Цеце — они были старыми боевыми товарищами, все из одного отделения, они, наверное, не раз спасали друг другу жизни, и вот сейчас они сплотились, встали единой командой — один за всех, все за одного. А он? Зеленый салага, неумеха-новичок. Чужой человек во взводе сержанта Хэллера.
Писатель!
Совсем некстати вспомнилось наставление лейтенанта: “Стань разъяренным псом!”
Сейчас, глядя на перетрусившего Некко, становиться псом как-то не хотелось.
Да если бы и хотелось, все равно бы не вышло.
— Вот что, переросток, — надвинулся Зверь на чужака. — Слушай сюда… Внимательно слушай. Если ты еще раз покажешься здесь без разрешения, я лично проломлю тебе череп и скажу, что так и было. А мои друзья это подтвердят. Если ты когда-нибудь подойдешь ко мне без моего позволения ближе чем на три шага, то, клянусь, я сломаю твой кривой нос. А если когда-нибудь мне доведется прикрывать твою задницу в бою, то можешь быть уверен, я отвернусь совсем в другую сторону, когда оголодавшие в космосе экстерры будут жрать тебя живьем. Ты все понял?
— Да. — Некко вжался спиной в стену. Он не решался поднять глаза на обступивших его бойцов.
— Громче!
— Да!
— Что да? Отвечай как положено!
— Понял! — Некко тяжело сглотнул. — Все понял, сэр!
— Так-то, — умиротворенно сказал Зверь. — А что касается нашего чемпиона… — Он выразительно посмотрел в сторону Павла. — Если тебе доведется с ним когда-нибудь сойтись в рукопашной, то я советую сдаться сразу. Иначе он так тебя отделает, что твою рожу будут показывать в шоу “Самый уродливый человек на свете”. И вот что еще я тебе скажу о нашем Писателе… — Зверь, брезгливо морщась, двумя пальцами взял Некко за ухо, притянул к себе и шепнул так громко, что все слышали: — Я сам его боюсь! Я никогда никого не боялся, разве только сержанта Хэллера, но Писателя я боюсь больше. И знаешь почему? Потому что сержант Хэллер изуродует тебя на всю жизнь, но не более, а Писатель может изуродовать тебя на долгие века. Понятно тебе, горилла? — Зверь за ухо повернул голову Некко, заглянул ему в глаза. Вздохнул: — Вижу, что ни черта тебе не понятно…