— Как ты думаешь, что произойдет, когда я…
— Когда наконец избавишься от меня? — Сэди, по обыкновению, не склонна драматизировать события.
— Как ты можешь! Я просто…
— Не сомневаюсь. Тебе не терпится от меня избавиться. Я тебе ужас как надоела. — Подбородок ее предательски дрожит, но она продолжает улыбаться. — Так я и знала, что мы не найдем общего языка.
— Да уж, от тебя так просто не отвязаться, — вторю ей я.
— Ага, вместе навсегда.
— Только об этом и мечтала, — невольно смеюсь я. — Всю жизнь слушаться привидение.
— Ангела-хранителя, — поправляет меня Сэди.
— Мисс Лингтон, — зовет меня похоронный агент, — вы готовы?
— Одну секунду!
Дверь закрывается, я нервно одергиваю пиджак, затягиваю пояс, выигрывая этим лишние тридцать секунд.
— Отдам ожерелье и вернусь, — спокойно говорю я. — А потом сходим в кино. Или еще чего придумаем.
— Договорились, — кивает Сэди.
Нет, не могу проститься вот так. Я гляжу на Сэди и изо всех сил стараюсь не разреветься.
— Но… на всякий случай… на случай, если… — Язык не слушается. — Сэди, мне было…
Ну что тут скажешь? Разве это можно выразить словами?
— Я все понимаю, — шепчет Сэди, и глаза ее светятся как звезды. — Мне тоже. А теперь иди.
У двери похоронного бюро оглядываюсь в последний раз. Она сидит очень прямо, взгляд сосредоточенный, руки сложены на коленях. Она не шевелится. Словно ждет чего-то.
Мне страшно представить, о чем она сейчас думает. Почувствовав мой взгляд, Сэди улыбается — широко и дерзко.
— Вперед!
— Вперед, — отзываюсь я. И посылаю ей воздушный поцелуй. Потом отворачиваюсь и решительно открываю дверь.
Время пришло.
У похоронного агента скошенный подбородок и странная манера тянуть «а-а-а», прежде чем что-нибудь сказать.
Мы проходим по серому коридору и останавливаемся у деревянной двери с надписью «Лилейные покои».
— А-а-а… я оставлю вас на несколько минут, — говорит он со значением, приоткрывает дверь и не может удержаться от вопроса: — Правда, что она нарисована на известной картине? Которая была во всех газетах?
— Да.
— А-а-а… Надо же. Сложно представить ее такой. Она ведь очень старая. Целых сто пять, кажется? Да уж, пожила.
Он по-своему проявляет внимание, но его слова причиняют мне острую боль.
— Не такая уж и старая, — довольно резко отвечаю я. — Мне она старой не кажется.
— А-а-а… Ну да, ну да.
— Знаете, я хотела бы положить ее любимую вещь… в гроб. Это возможно? С ней ничего не случится?
— А-а-а… Конечно, не случится.
— Только никому не говорите, — с горячностью прошу я. — Если кто-нибудь появится, пожалуйста, дайте мне знать.
— А-а-а… — Он внимательно изучает свои туфли. — Так и сделаю.