Фрагмент из "Дневников Габриэля Дэвиса", не вошедший в публикацию "Омега Пресс" и обнаруженный в архиве покойного Хейли Лэндрума.
Неопубликовано.
14 февраля 1988
Я пишу это, сидя на стуле у кровати Вивы. Она не понимает, что я здесь. Ей не дано это понять.
Не знаю, зачем я продолжаю приходить сюда. Лицо ее вялое, безжизненное, опухшее. Глаз почти не видно, одни белки, которые постоянно вращаются. Не знаю, зачем я должен приходить сюда и держать ее за руку. Может, Вива жива. Мыслит, кричит. Жестоко с моей стороны так думать.
Я размышляю, почему что-то подсказывает мне, что ей лучше без всего этого. Может, у Вивы есть ключ к чему-то такому, чего я не понимаю?
Скоро мне придется покинуть Чикаго. Я просил Энтони помочь мне, и он помог — несмотря на все свои подозрения. Он никогда не говорил об этом, но я более чем уверен, что он проверил все полицейские рапорты, сопоставляя со мной факты. С моей навязчивой идеей.
Я держу вялую пухлую руку Вивы. Двадцать шесть лет ее не касался луч солнца. Она выглядит как пожилая женщина, ссохшаяся и в то же время какая-то распухшая. Волосы уже седые. Невидящие глаза молочного цвета.
Макси. Макси, кошка и мой отец, смывающий шлангом кровь со стены дома у моего окна.
Я должен помнить, должен, ради Вивы, ради себя. Я снова должен увидеть этот сон.
Сейчас утро. Я должен писать, но не могу. Не могу думать. Но должен. Ради Вивы. Ради себя.
Отец, рассердившийся на нее. Отец в тени, наблюдающий. Спускающий с цепи Макси. Она пытается бежать, но это ей почти не удается. Она как кошка, беспомощная, покалеченная кошка. Я тоже смотрю.
Как и он, мой отец. Влажные глаза. Злые глаза.
Мой отец спрятался в тени и следит за ней. Почему он не спас ее?
Это повторяется в моем воображении, я ничего не могу поделать. Макси с рычанием рвет ее. Отец, проходит через двор и берет большую суковатую палку. Он хватает Макси за ошейник, пытается оттащить его от Вивы. Макси не отпускает ее. Вива уже перестала кричать, обмякла. Окровавленная рука по-прежнему в собачьей пасти.