О чем он хотел спросить ее, он не сказал, а она по неопытности не догадалась поощрить его и промолчала. Так, робея друг перед другом, шли они по земляным валам, пока не достигли конца Крикетной аллеи; через двадцать шагов кончились ряды деревьев, уже видны были перекресток и уличные фонари.
Тут молодые люди остановились.
– Я так и не узнал, кто это подшутил над нами, послав нас тогда в дарноверский амбар, – начал Дональд своим воркующим голосом. – A вы узнали, мисс Ньюсон?
– Нет, – ответила она.
– Интересно, с какой целью все это было подстроено? – Должно быть, шутки ради.
– А может быть, и нет. Может быть, кому-то хотелось, чтобы мы постояли там, подождали и поговорили друг с другом? Ну что ж! Надеюсь, кэстербриджцы не забудут меня, если я уеду.
– В этом я уверена. Мы не забудем вас! – отозвалась она серьезно. – Мне… мне жаль, что вы уезжаете.
Они подошли к месту, освещенному фонарем.
– Ну, я об этом еще подумаю, – сказал Дональд Фарфрэ. – И я не стану провожать вас до дому, а попрощаюсь с вами здесь, не то ваш отчим еще больше рассердится.
Они расстались: Фарфрэ повернул обратно в темную Крикетную аллею, а Элизабет-Джейн пошла по улице. Сама того не сознавая, она пустилась бежать и бежала что есть сил до самого дома. «О господи, что это со мной?» – подумала она, оборвав свой бег и еле переводя дух.
Войдя в дом, она принялась раздумывать о значении загадочных слов Фарфрэ, сказавшего, что он хочет, по не смеет спросить ее о чем-то. Элизабет, девушка молчаливая и наблюдательная, давно заметила, как растет его популярность среди горожан, и, уже зная натуру Хенчарда, не раз опасалась, что дни Фарфрэ в роли управляющего сочтены; поэтому их разрыв почти не удивил ее. Но, может быть, думала она, мистер Фарфрэ все-таки останется в Кэстербридже, вопреки своим словам и несмотря на увольнение? И тогда, по тому, как он поведет себя, ей, возможно, удастся разгадать его таинственные намеки.
На следующий день подул очень сильный ветер, и, гуляя по саду, Элизабет нашла обрывок черновика какого-то делового письма, который был написан рукой Дональда Фарфрэ и попал в сад из конторы, перелетев через стену. Она унесла в дом этот ненужный клочок бумаги и принялась срисовывать с него буквы, восхищаясь почерком Дональда. Письмо начиналось словами «Дорогой сэр», и, написав на отдельном клочке бумаги «Элизабет-Джейн», девушка наложила его на слово «сэр», так что получилось: «Дорогой Элизабет-Джейн». Когда она пробежала глазами это сочетание слов, на щеках ее вспыхнул румянец и всю ее бросило в жар, хотя никто не застал ее за этим занятием. Она быстро разорвала бумажку и выбросила ее. После этого она успокоилась и посмеялась над собой; прошлась по комнате и снова засмеялась – не весело, а скорее печально.