Ослепленная правдой (Майер) - страница 73
Когда доктор и старик с черной повязкой вошли в палату, неся кормежку, они не увидели, не могли увидеть семь голых женщин, из них одна, та, которая не спала по ночам, лежала на своей кровати, такая чистая, какой, наверно, никогда в жизни не была, а другая по очереди омывала тела своих подруг и потом - свое собственное.
На четвертый день бандиты появились снова. Они шли призвать к уплате натурального налога вторую палату, но задержались на минуточку у двери первой, чтобы осведомиться, оправились ли тамошние женщины от последствий веселой ночки: Веселая была ночка, воскликнул, облизываясь, один, и другой подтвердил: Каждая из этих семи стоит двух, одна, правда, подкачала, совсем ледащая была, но за компанию и она сошла, так что повезло вам, мужики, с соседками, цените свое везение, если можете, конечно. Лучше бы не могли, возразил первый, нам больше достанется. Из глубины отозвалась жена доктора: Нас уже не семь. Одна сбежала, что ли, с хохотом осведомился тот. Нет, не сбежала, умерла. О черт, ну так вам придется в следующий раз и за нее постараться. Вы немного потеряли, она совсем ледащая была, сказала жена доктора. Несколько сбитые с толку посланцы не нашлись, что ответить на это, только что прозвучавшие слова показались им совершенно неподобающими, и один по зрелом размышлении пришел к выводу о том, какие же все-таки женщины, в сущности, суки, потому что нехорошо так говорить про свою же подругу, тем более покойную, только потому, что у той были сиськи не на месте и зад стесанный. Жена доктора смотрела, как неуверенно, движениями своими напоминая заводных кукол, переминаются они в дверях. Она их узнала, все трое насиловали ее. Наконец один стукнул палкой в пол: Пошли, ребята. Снова стук и предупреждения: С дороги, с дороги, постепенно затихавшие в глубине коридора, затем вновь тишина и неразборчивый шум голосов - это женщины второй палаты получали приказ явиться после ужина. Снова стук по каменным плитам и: С дороги, с дороги, три фигуры проплыли мимо двери, исчезли.
Жена доктора, рассказывавшая на ночь сказку косоглазому мальчику, встала, подняла руку и бесшумно сняла с гвоздя ножницы. Сказала мальчику: Потом дорасскажу, что там дальше было. В палате никто не спросил ее, почему она так пренебрежительно отозвалась о той, которая не спала ночами. Через сколько-то минут разулась, сказала мужу: Я скоро приду. Еще минут через десять показались в коридоре женщины из второй палаты. Их было пятнадцать. Кое-кто плакал. Шли они не цепочкой, а группами, связавшись полосами какой-то материи, надо полагать, простыню разорвали. Когда они миновали дверной проем, жена доктора двинулась за ними следом. Никто не заметил ее. Женщины знали, что их ждет, творившееся в третьей палате ни для кого не было секретом, да и нового в этом тоже ничего не было, надо думать, так повелось от начала времен, спокон веку. В ужас их приводило не само насилие, а разнузданное бесстыдство, свальный грех ожидающей их ночи, когда пятнадцать женщин распнут на койках и на полу, и мужчины, сопя и фыркая, как кабаны, будут переходить от одной к другой. Страшней всего, если я вдруг испытаю наслаждение, вот какая мысль мелькнула в голове одной из них. Когда вошли в коридор, ведущий в пункт назначения, часовой еще издали оповестил своих: Идут, идут, я их слышу. Быстро убрали перегораживавшую дверь кровать, и женщины по очереди стали входить в палату. Ой, сколько же вас, воскликнул счетовод и принялся за радостный подсчет: Одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, пятнадцать, все. Устремился вслед за последней, на ходу запуская жадные руки ей под юбку, приговаривая: Это моя, эту мне, никому не отдам. Смотрины на этот раз устраивать не стали, обошлись без предварительной оценки физических данных. В самом деле, если всем уготовано одно и то же, зачем сравнивать претенденток по росту, бюсту и объему бедер, только время терять да расхолаживаться. Женщин уже поволокли на койки, уже срывали с них как попало одежду, и вскоре не замедлили раздаться привычные плач, мольбы, вопли, на которые отвечали, если отвечали, одинаково: Захочешь есть - раскинешь ноги. И женщины повиновались, а кое-кому из них приказывали за щеку взять, вот как той, которая сидит на корточках меж расставленных коленей главаря и молчит, разумеется. Жена доктора, войдя в палату, неслышно проскользнула по проходу, хотя предосторожности эти были излишни, никто бы не услышал, даже если бы она гремела деревянными башмаками, и, наткнись на нее какой-нибудь слепец, почуявший рядом женщину, она в худшем случае разделила бы судьбу остальных, не более того, потому что в этой вакханалии нелегко заметить, что к пятнадцати присоединилась шестнадцатая.