Он вновь поклонился. Бланка не протянула ему руки, и глазам своим не поверила, когда он взял ее запястье сам и приложил к губам, удерживая куда дольше, чем требовал этикет. Затем вновь поклонился и вышел, зацепив своим могучим широким плечом край гобелена над дверью.
Жанна дю Плесси влетела в комнату через миг после того, как закрылась дверь, и кинулась к своей королеве, руки которой, дрожащие от чудовищного напряжения, с неистовой силой упирались в подлокотники: она пыталась подняться на ноги — и не могла.
— Мадам! О Господи! Вам дурно?!
— Прекратите орать, — прошептала Бланка, прикрывая глаза. Сильные руки Плесси подхватили ее и не дали упасть — по счастью, девочка удалась крепышкой. — Тише, говорю вам. Я должна видеть своего сына.
— Но, мадам…
— Я должна видеть короля, слышали вы? Немедля. Позовите его ко мне. Нет, приведите… приведите, слышите, Жанна? Ни на миг не оставляйте его одного, пока он не придет ко мне. О, Пресвятая Дева… Может, лучше мне самой к нему пойти?
— Что вы, мадам, вам нужно сейчас же лечь в постель, — плача, сказала дю Плесси. — Вы потеряете свое дитя, мадам, если не ляжете в постель, пожалуйста, я прошу вас, я очень вас прошу…
— Ну хорошо, — поморщившись, сказала Бланка. — Только перестаньте рыдать. У меня и без вас раскалывается голова. Я лягу… нет, сама. Сама! А вы идите, Жанна, слышите? Идите и сей же час приведите ко мне Людовика.
Когда дю Плесси вернулась, Бланка вновь сидела в кресле, в мантии, накинутой поверх нижнего платья. Ей стоило немалого труда подняться с постели без посторонней помощи, но она не могла допустить, чтобы Луи увидел ее больной и беспомощной, распластанной на кровати в преддверии скорых, быть может, преждевременных и несчастливых родов. Это слишком хорошо соотнеслось бы с тем, что, без сомнения, пытался втолковать ему Моклерк.
Жанна дю Плесси ахнула, переступив порог и увидев свою королеву, но Бланка лишь предостерегающе подняла ладонь и перевела взгляд на Луи, вошедшего следом. Входя, он тоже задел плечом гобелен, в точности как недавно Моклерк, — и Бланка внезапно поняла, что Луи совсем немного уступает графу Бретонскому в росте. Он рос быстро и выглядел старше своих лет, и обещал вскоре превратиться в статного и высокого юношу, настоящего рыцаря.
— Матушка, — сказал он прежде, чем она успела произнести слово или хотя бы опустить руку, которой сделала дю Плесси знак молчать, а потом подошел, опустился на одно колено и взял ее пальцы. Бланка на миг замерла, метнула взгляд на дю Плесси, глядевшую на эту сцену с некоторой неуверенностью. Бланка знала, о чем та думает. Луи всегда делал так, входя к матери. Но сегодня было не так, как всегда. И никогда уже не будет как прежде.