— О, конечно, мадам, — сказала Плесси и встала, явно радуясь возможности хоть на минутку отлучиться, исчезнув из поля зрения своей несносной госпожи. Бланка чуть заметно улыбнулась и запахнула мантию на животе. Шум дождя за окном немного унялся, небо стало светлеть. Ненастье уходило вместе с ночью, и на Реймс опускалось утро — первое утро нового короля.
Жанна не возвращалась, хотя Бланка слышала, как она плещется в тазике для умывания в гардеробной за дверью.
В доме архиепископа Реймского, предоставленном на время коронации двору, стены были тонкие и трухлявые, гобелены едва прикрывали щели, расползавшиеся от пола до потолка. Бланка слегка поежилась — преследовавшая ее духота сменилась ознобом, — сонно моргнула и вдруг подумала с удивлением, что, возможно, могла бы и задремать. Когда вернется Жанна, она велит ей закрыть окно и…
— Мадам…
Дю Плесси снова была чем-то напугана. Все, кто любили Бланку Кастильскую — видит Бог, таковых было не особенно много, — то и дело проявляли страх в последнее время, будто не зная, до какой степени это ее раздражает.
— Ну, что теперь? — спросила она, изо всех сил пытаясь сдержать недовольство в голосе.
— Там… мессир Моклерк, мадам. Спрашивает, почиваете ли вы, а ежели нет, то не соблаговолите ли его принять.
С минуту или около того дождь барабанил по карнизу окна, в которое глядела Бланка Кастильская.
— Вы ведь не особенно любите его, не правда ли, Жанна? — вполголоса спросила королева.
— О да, мадам, — ответила маленькая дю Плесси. — Не особенно.
— Отчего же? Я, кажется, прежде вас об этом не спрашивала… Вы ведь жена его кузена.
— Мой супруг не в дружбе со своим родичем мессиром Моклерком, мадам, вам это известно, — с неожиданным спокойствием отозвалась та. Бланка угадала за этим спокойствием тщательно скрываемую ярость — и удовлетворенно улыбнулась. Разумеется, ей было это известно. Она предпочитала окружать себя теми, кто мыслил и чувствовал как она, и более того — кто проявлял свои мысли и чувства подобно ей. Она хотела сейчас лишний раз ощутить это единение — холодный гнев за маской безмятежности. Это именно та маска, которую сейчас вновь придется надеть ей самой. Потому она и задала дю Плесси этот вопрос.
— Благодарю вас. Скажите мессиру Моклерку, что я охотно приму его. Я все равно не собиралась спать, — мягко добавила она, когда дю Плесси открыла было рот, чтоб возразить. Бланке нелегко далась эта мягкость. «Не королева, я не королева для нее сейчас, а лишь беременная дура, корова… но она любит меня и такой», — подумала Бланка и повторила: