Этот ответ был одним из первых важных заявлений, сделанных Антонио Гримани, который 6 июня был избран семьдесят четвертым дожем Венеции после Леонардо Лоредано. Старый Леонардо не был блестящим правителем и не оказал особенно сильного влияния на судьбы Венеции, но его правление пришлось на самый тяжелый период ее истории, из перепетой которого она вышла практически невредимой; следовательно, в глазах своих подданных он неизбежно ассоциировался со спасением республики. Дож Лоредано скончался в возрасте восьмидесяти пяти лет, и его смерть искренне оплакивали, его похороны и погребальная процессия в церкви Санти Джованни э Паоло отличались даже большей величественностью и торжественностью, чем обычно; его надгробие, находящееся справа от алтаря, должно было быть великолепным — несмотря на то, что пришлось прождать еще полстолетия, прежде чем работы по его сооружению были окончательно завершены.
Надо сказать, избрание Антонио Гримани был необычным выбором. Начать с того, что ему было восемьдесят семь лет — старейший дож, которого когда-либо возводили на престол в Венеции; во-вторых, его репутация была крайне запятнана, когда в 1499 году, заслуженно или нет, он был обвинен из-за захвата Лепанто турками.[241] После трех лет изгнания в Далмации он нашел убежище в Риме, где кардинальская шапка его сына, купленная много лет назад за 30 000 дукатов, без сомнения, оказалась весьма полезной, благодаря этому Гримани получил доступ к папскому двору и возможность оказывать республике небольшие дипломатические услуги. Таким образом он постепенно снова вошел в милость и в 1509 году большинством голосов в Большом совете (1365 против 100) был призван обратно в Венецию и удостоен должности прокуратора собора Сан Марко, в качестве которого на свои личные средства организовал восстановление кампанилы, и именно при нем колокольня впервые приобрела зеленую пирамидальную крышу и, соответственно, свои нынешние формы.[242]
Однако настоящая причина избрания старого Антонио дожем, скорее всего, заключалась в очевидном желании сохранить поддержку весьма влиятельного в Риме кардинала. Меньше чем месяц назад папа заключил новый союз с императором, и хотя венецианцы не считали, что находятся в непосредственной опасности, с их стороны было бы глупостью в такой момент отважиться на противодействие своему наиболее ценному союзнику при папском дворе, которого многие довольно оптимистично рассматривали в качестве возможного преемника Льва X на престоле святого Петра.
К несчастью для Венеции, события развивались слишком быстро, чтобы она могла извлечь хоть какую-то выгоду из избрания Гримани. Ранней осенью 1521 года объединенная армия папы и императора выступила в поход. В отсутствие какого-либо сопротивления со стороны французов она легко прошла через Ломбардию, 19 ноября захватив Милан, а затем стремительно захватив подряд Лоди, Парму, Павию и Пьяченцу почти без единого выстрела. После этого 1 декабря 1521 года папа Лев X скончался от внезапной лихорадки, которой заболел, возвращаясь с охоты. Будучи флорентийцем и членом семейства Медичи, Лев всегда сохранял традиционную враждебность по отношению к Венеции: венецианцы в ответ от всей души его ненавидели, и новость о смерти папы весь город воспринял с восторгом. Сануто описывал это как «miraculosa е optime nuova» («чудесную добрую весть»); он писал, что праздник был такой, как если бы республика одержала великую победу или как если бы умер турецкий паша, так как Лев был погибелью христианства. Но веселье закончилось достаточно быстро, когда стало известно имя преемника: им стал не их соотечественник кардинал Доменико Гримани, как надеялись венецианцы, но человек, который не мог быть никем иным, как императорской марионеткой, — голландец Адриан Утрехтский, который был наставником императора и в то время даже являлся императорским наместником в Испании. Надежда появилась снова, когда в следующем году Адриан умер; но поводов для ликования стало еще меньше, когда последовавший в ноябре 1523 года конклав отдал голоса еще одному Медичи — двоюродному брату Льва X, Джулио, который принял имя Климента VII.