— Соколов! Давай меняться. Я пойду первым. ...Черт, какой жуткий снег! Никак не утопчешь... И тишина... Хоть бы где-нибудь что-нибудь грохнуло... Лавина бы сорвалась... Этот скальный выступ похож на кошку... Я не люблю кошек. Они злобны и лживы... А Эля любила... Она доверчивая... Потому и любила кошек. Ее нельзя было обманывать. Стыдно? Не то слово... Она нежная была... Была?! Была!.. «Горы улыбаются» — поэты смотрят на них снизу вверх... Разве это улыбка?! Это кошачий оскал... Это безмолвный XOXOT... Стоп! А где наши лопаты?! Неужели на биваке забыли?! Чем будем рыть могилы?! Тьфу, черт... вот же она, под клапаном рюкзака... А если бы им костюмы с электрообогревом? Крохотный аккумулятор... Или атомный источник? И пломбу на тумблер: «Вскрыть только в экстренном случае». А кислород? Баллон? Тоже с пломбой? Еще десять килограммов на спину? А как быть с давлением?.. Покричать бы, повыть... Уйти куда-нибудь за перегиб и там орать на весь Памир... Взорвать эту идиотскую тишину... Как же могло такое случиться?! Ведь кругом были люди! На той стороне Корепанов с группой, на этой команда Гаврилова — там ведь Костя Клецко! Японцы, американцы... Каких-то пятьсот-шестьсот метров. Это поражает? А почему не поражает другое: когда у постели умирающего десяток врачей, а он умирает, и никто не может ему помочь? «Близок локоть, да не укусишь» — теперь до конца ясно, что означает эта пословица... Может, самые драматичные фигуры в этой трагедии те, кто был рядом и не сумел помочь... Я не хотел бы быть на их месте... Так мы и не нашли следов их бивака на шести тысячах... то был еще добрый бивак, Эля передала оттуда: «Пришли на шесть тысяч метров, отдыхаем. Уже шипит примус. Настроение хорошее». ...Это было 1 августа в 20 часов...
...Каждый шаг приближает нас к страшному месту... До встречи осталось немного — каких-нибудь 200-300 метров по вертикали. С базой было у нас несколько сеансов связи, и каждый раз втайне я ожидал чуда, каждый раз перед включением рации мне грезился голос: «Володя, она нашлась...» Хотя еще в лагере кто-то сказал мне: «Японцы как будто ее опознали». «Как будто»... — тупые ножницы: не столько режут, сколько мнут и дырявят... Я все-таки верил. Но вера уходила с каждой новой связью, с каждым метром высоты... Наконец я сказал себе: «Хватит морочить голову — она там, на склоне возле вершины». С этой секунды веру в чудеса сняло как рукой. Я готовился к встрече. Я боялся ее — боялся себя. Я сейчас восходитель. Руководитель. Я обещал, что все будет в порядке. Мало того, меня отпустили не на последнее свидание. По делу. Из всех находившихся в лагере я один хорошо помнил их в горной одежде. На этом сыграл — формальный повод, который под конец пригодился всем, кто устал меня отговаривать, убеждать...